Два мира
Шрифт:
— Нет, да и вам незачем представляться таким сердитым, я вас лучше знаю и уверен, что моя просьба уже исполнена. Я это уже давно прочел в ваших глазах. Вы позволите мне поблагодарить вас?
Морленд, внутренне бесясь, ничего не ответил, но не спускал глаз с молодого человека, а затем вдруг спросил:
— Почему вы не едете со мной?
— Потому что мое отечество призвало меня к делу, и я не имею права отказываться от него. Итак…
— Зайдите ко мне в четыре часа, мы поговорим.
Зигварт радостно вздохнул, он был уверен в победе.
— Позвольте мне
— Идите к Адальберту, — серьезно проговорил банкир. — Он нашел в вас хорошего адвоката.
Зигварт подошел к американцу и с безмолвной благодарностью протянул ему руку.
После ухода Германа Морленд спросил вполголоса:
— Что ты скажешь об этом человеке?
— Скажу, что этот человек окончательно покорил тебя, а это нелегко сделать. Сознайся, Вильям, ты до сих пор не можешь примириться с тем, что должен отказаться от него?
— Кто тебе сказал, что я от него отказался? Я еще никогда в жизни не отказывался от того, чего хочу.
— Ну так это будет впервые. Теперь, когда Зигварт добился огромного успеха, попробуй-ка оторвать его от дела! Ты можешь предложить ему целое состояние, и он все-таки останется здесь.
— Да, деньгами его не возьмешь, не возьмешь, пожалуй, и честолюбием, потому что все его честолюбие сводится к тому, чтобы служить своей милой Германии. Но я знаю, против чего не устоит даже его упорство и перед чем он неминуемо сдастся. Очень возможно, что я скоро произведу над ним этот опыт. Ты не понимаешь? Впрочем, это еще не настолько вызрело, чтобы говорить о нем.
В тот же самый день Морленд зашел к своей дочери и рассказал ей о том, что произошло на вилле Берндта. Графиня не удивилась этим новостям, так как Траудль уже многое ей рассказала. Раз речь шла о спасении Адальберта, она не знала страха даже перед холодной и гордой Алисой и, все рассказав ей, попросила ее помощи. Морленд узнал об этом от дочери.
— Ишь ведь какова эта маленькая баронесса! Все думали, что она только и умеет, что играть в куклы, — насмешливо заметил он, — а она ночью бежит к своему поручику и проводит с ним столь романтическую встречу. Но ты, разумеется, не поверила в револьвер и трагический исход?
— Нет, я верю и тому и другому, — решительно ответила Алиса.
— Глупости! Он-то мог серьезно отнестись к этому делу, потому что у него не было другого выхода, но семнадцатилетняя девушка вряд ли может серьезно думать о смерти.
— В ней есть что-то такое, о чем мы и не подозревали. Я убеждена, что она пошла бы на смерть с любимым человеком и разделит с ним жизнь, какова бы она ни была. Я обещала от твоего имени помочь ей, а если ты не хочешь этого, то помогу сама. Они должны быть счастливы.
— Не собираешься ли ты играть роль ангела-хранителя этой нежной парочки? Но эту роль уже взял на себя Герман Зигварт. Невозможный человек! Впервые в жизни получил маленький капиталец и немедленно расшвыривает его ради сына человека, обманувшего его.
— Но ты не допустишь этого? Ты внесешь эти деньги?
— Нет, да и
— Бертольд писал мне третьего дня. Он снова пытался переубедить меня.
— Это совершенно напрасно. Он отлично знает, что мы никогда не отступим от своих желаний. Сегодня истекает назначенный срок. Он не приехал, следовательно, дело решено.
Алиса быстро, с недовольным видом подняла голову.
— Он не может приехать, не может принять твое условие. Отказаться от владения Равенсбергов, формально отречься от отца, выплачивать ему ежегодно пенсию, так позорно обойтись со стариком он не может.
— Но ты уже была согласна на эти условия, — возразил Морленд. — Я действовал только от твоего имени. Во всяком случае, я того мнения, что лучше как можно скорее окончательно разорвать то, что оказалось непрочным.
— Но ведь на самом деле ты наносишь тяжелое оскорбление моему свекру.
— А знаешь ли ты, что он сделал со мной? Знаешь ли ты, что я выслушал от него во время последнего разговора? Граф знал, что было поставлено на карту, и осмелился говорить, что мы только жалкие торговцы, годные лишь для того, чтобы позолотить своими деньгами обветшавшую графскую корону, и что мы должны были считать за величавшую честь возможность породниться с Равенсбергами. Когда мы дошли до этого пункта, я просто-напросто ушел от него. Но он раскается в этом!
Алиса не возражала. Ее самолюбие тоже было уязвлено этими словами.
После короткого молчания Морленд снова заговорил:
— Теперь главный вопрос в том, решилась ли ты на развод.
— Да, — холодно и решительно ответила молодая женщина.
— Хорошо. Тогда все останется как было решено. Мы устроим свой отъезд, и ты поедешь со мной в Нью-Йорк. Оттуда ты откажешься вернуться к мужу, и он начнет дело о разводе. Относительно твоего состояния не приходится делать распоряжений, так как, согласно брачному контракту, все права на него у тебя. Как только с разводом будет покончено, мы передадим кому-нибудь закладную на Равенсберг, чтобы застраховать себя от неприятностей. Мы не ответственны за поступки других людей, и они могут сами постоять за свои права.
— А Бертольд? — спросила она. — Я не хочу отягощать его дальнейшую судьбу.
— Бертольд получит отступную с тем условием, что он не только не будет задерживать развода, но, напротив, будет способствовать его скорейшему окончанию. Тогда через полгода все может быть закончено.
Они говорили о разводе таким же холодным, деловым тоном, каким говорили три года тому назад о браке. Ни отец, ни дочь не придавали значения разрушению семьи, имя которой носила графиня. Они пользовались правом сильного, считая его справедливым.