Два мира

Вернер Эльза

— Ты позволишь мне остаться с тобой? — спросил Герман, — или, может быть, тебе еще надо…

— Привести что-нибудь в порядок? Нет.

— А Бертольду ты ничего не напишешь?

— С ним мне не о чем говорить. Пусть он кормится до самой смерти за счет Морлендов. Они заставят его дорого заплатить за это. Ты никогда не сдался бы так позорно.

— Нет, никогда!

— Я это знал, — с удовлетворением произнес граф. — Ты пошел в меня. Тебе нечего бояться этого нового времени, которое уничтожило нас. Ты своими собственными силами

пробил себе дорогу, сидишь теперь на колеснице счастья и смело смотришь в будущее. Да благословит Бог тебя и твою судьбу! Я хочу попросить тебя еще об одном: будь завтра в восемь часов утра в охотничьем доме. Мы выбрали место для поединка недалеко от него, и очень возможно, что меня отнесут туда. Тогда я хотел бы хоть еще раз увидеть тебя.

— Я буду там, — с рыданием произнес Герман.

— Что это? Слезы? Будь мужчиной! Мы должны прямо смотреть в глаза неизбежному. А теперь пойдем. Мне хочется подышать свежим воздухом. В эти последние часы мы еще принадлежим друг другу. Мы так долго не могли позволить себе этого.

Обняв сына за плечи, граф вышел с ним на террасу.

Осенняя ночь была холодной, но тихой и прекрасной. Равенсберг всей грудью вдыхал чистый воздух, потом они спустились в парк. Их окутала ночная мгла, а над ними в бесконечной глубине сияли звезды, эта сверкающая вечная загадка вселенной.

Глава 17

Охота, назначенная на раннее утро, была перенесена на послеполуденное время. Только оба противника со своими секундантами рано утром отправились в лес, гости же оставались в замке, хотя все знали, что охота вообще не состоится, и понимали, что дело не окончится простым обменом выстрелами или легкой раной.

Через два часа вернулись секунданты с известиями, которых все ждали с величайшим нетерпением. Барон фон Лангенов остался невредим и немедленно уехал домой. Графа перенесли в охотничий дом, врач объявил, что полученная им рана в грудь, безусловно, смертельна. Он прожил еще полчаса, по его настоятельной просьбе около него оставались в это время только доктор и архитектор Зигварт. Теперь все было кончено. Равенсберга больше не существовало.

Днем тело покойного должны были перенести в замок. Надо было телеграфировать в Берлин графу Бертольду и его жене. Все это было немедленно сделано, а затем гости разъехались в разные стороны, чтобы снова собраться в Равенсберге на похороны графа.

Молодой граф с женой прибыли из Берлина на следующий же день, Вильям Морленд не приехал, очевидно, он уже не мог отклонить свой давно решенный отъезд. В этом сказалась вся его американская деловитость, несоотносимая с чувствами, когда речь шла о делах.

Погребение окончилось, гости разъехались, и молодая графская чета удалилась на свою половину. Зигварт, конечно, тоже был на похоронах, и Бертольд попросил его зайти к нему. Молодой граф сильно изменился и, по-видимому, с большим трудом исполнял в этот день свои обязанности нового владельца. Он сидел в кресле

бледный, осунувшийся. Тут же была и графиня.

— Я хотел кое о чем спросить тебя, Герман, — начал граф. — Ты присутствовал при смерти моего отца. Он был в сознании?

— До последней минуты.

— И не оставил мне никакого поручения… даже прощального привета?

— Нет!

Ответ прозвучал резко и сурово. Бертольд вздрогнул.

— Это ужасное известие было для нас так неожиданно, — снова заговорил он. — Мы до сих пор не знаем подробностей этой несчастной дуэли. Ты был свидетелем происшедшей ссоры?

— Да, но прошу вас, господин граф, расспросить об этом кого-нибудь другого. Свидетелей стычки было достаточно.

— Господин граф? Что это значит, Герман? Мы с детства называли друг друга по имени. Мой отец даже требовал этого.

— То было прежде, а теперь вы владелец Равенсберга, и я называю вас принадлежащим вам титулом.

Бертольд почувствовал холодный отпор, но продолжал настаивать:

— От других мы ничего не узнали. Они, очевидно, дали друг другу слово молчать и смотреть на это, как на дело чести. Ты не связан обещанием и потому можешь говорить. Что было поводом к ссоре?

— Вопрос семейной чести, — холодно ответил Герман. — О подробностях прошу вас меня не спрашивать. Я также считаю себя обязанным молчать, хотя и не давал никому слова.

— Мы хотели бы знать только одно, — вмешалась молчаливая графиня, — до нас дошел слух, что ссора сама по себе была незначительной, но граф намеренно довел дело до дуэли.

— Да, он сделал это.

— Почему?

— Потому что граф Равенсберг хотел умереть. Ему предоставили выбор между жизнью и смертью, и он предпочел смерть.

Наступило короткое, тягостное молчание.

— Вы позволите мне откланяться, графиня? — проговорил Зигварт. — Прощайте, — и он вышел из комнаты, даже не взглянув на несчастного слабого человека, который, громко рыдая, закрыл себе лицо руками.

Алиса продолжала стоять неподвижно, но было видно, что она глубоко потрясена. Она услышала подтверждение того, что предчувствовала с первой минуты получения страшного известия — отец ее мужа добровольно пошел на смерть. А по чьей вине?..

Три месяца спустя в Равенсберге состоялось скромное торжество: бракосочетание баронессы фон Гельфенштейн с Адальбертом Гунтрамом. Перед свадьбой жених ездил в свой гарнизон, чтобы подать в отставку, и благодаря энергичной помощи своего друга мог уйти из полка с честью, не оставляя за собой долгов. Распродажа его имущества принесла неожиданно благоприятные результаты. Нашелся агент, который по чьему-то поручению приобрел все за цену, вдвое большую, чем надеялись получить. Зигварт подозревал участие фон Берндта, но предпочел молчать. Таким образом Гунтрам мог взять с собой в Америку еще маленький капитал, а там его ждало обеспеченное положение, требовавшее большого труда, но и хорошо оплачиваемого.