Два мира
Шрифт:
— Герман снова начал первый, — доложил он.
— Он плибил меня по носу, — пожаловался маленький.
— Тогда и ты прибей его по носу, — коротко и вразумительно сказал Гофштетер. — Не вой так. Адди! Лучше дай ему сдачи.
— Но ведь я маленький, а он болсой, — закричал четырехлетний Альберт.
Это была уважительная причина, которую признал даже Гофштетер. Тогда он принялся за маленького проказника:
— Ты не должен обижать маленького, Герман, ты на целых три года старше
— Но мне больше некого бить, дядя, — упрямо возразил мальчик.
В подобном деле нелегко разобраться, но тут вмешался негр. Он шел в сад за овощами и пригласил мальчиков с собой, обещая им новую интересную охотничью историю. Средство подействовало, братья немедленно примирились и уцепились за своего черного друга.
— Ты расскажешь об индейском предводителе, который скальпировал стольких врагов? — допытывался любопытный Герман.
— И о болсой-болсой змее, котолая плоглотила слазу сесть ягнят? — так же дотошно интересовался Адди.
— Шесть ягнят! — Гофштетер в ужасе всплеснул руками. — Томми, как тебе не стыдно рассказывать малюткам такую ерунду? Ты просто портишь их. Ну, впрочем, убирайтесь, а то разбудите ребенка.
Он намеревался вернуться к своей газете, но в эту минуту из леса показался охотник с ружьем за плечами и ягдташем. Он перешел лужайку и остановился перед домом.
— Вы опять разыгрываете дедушку, господин лесничий? — спросил он. — Наш храбрый охотник, неразлучный с ружьем, в роли няни! Трогательная картина!
— Барон Залек, у вас нет никакого чувства семьянина.
— Нет, ни малейшего, — согласился Залек. — Гунтрамовских мальчишек я еще воспринимаю — они, по крайней мере, уже шумят и дерутся, но такое крошечное существо, которое еще не умеет ни говорить, ни бегать, не может считаться человеком.
— Алиса начинает говорить, — ответил оскорбленный Гофштетер. — Она называет всех нас по именам, и уже начинает ходить.
— Да, на четвереньках. А в ее лепете вы только один угадываете имена! — и барон стал подниматься на террасу.
Маленькая Алиса проснулась и громко заплакала. Гофштетер выглядел довольно комично, когда наклонился и осторожно вынул ребенка из колясочки. Малютка вцепилась обеими ручонками в седую бороду и принялась теребить ее.
Между тем Залек снял ружье и ягдташ и удобно уселся в бамбуковое кресло. Ему было лет под сорок. Это был человек среднего роста, мускулистый, по-видимому, закаленный физическими упражнениями. Его смуглое лицо было красиво в молодости, но жизненные невзгоды оставили на нем глубокие морщины, придававшие ему суровое выражение.
— Я думал, что застану здесь и Гунтрама. и вашего нового гостя, — сказал он. — Поезд приходит ровно в четыре часа.
— Но
— Наконец-то я увижу его, этого кумира всей гунтрамовской семьи. С тех пор как Герман Зигварт предупредил о своем приезде, здесь ни о чем другом нет и речи.
— Да о нем и стоит говорить. Я всегда предсказывал, что он далеко пойдет. И вот что из него вышло! Когда он завершил свое строительство, все рты разинули и удивительно тепло чествовали его при освящении здания. Наш Герман стал настоящей знаменитостью!
— Да, он создал монументальное величественное произведение, — холодно подтвердил барон, — но здесь, в лесу, господину архитектору придется отказаться от торжественного приема. Мы не можем встретить его колокольным звоном и приветственной пальбой, следовало бы воздвигнуть здесь триумфальную арку.
— Перестаньте шутить! — с досадой воскликнул Гофштетер, — он вполне заслужил это. Мне только интересно знать, побывал ли он в Хейзлтоне, у мистера Морленда. Надо думать, что он уже перестал сердиться на Германа за то, что тот не поехал с ним в Америку.
— Кто? Зигварт? Разве они были знакомы раньше?
— Ну да! Ведь мистер Морленд первый открыл его, когда он жил, еще никому неизвестный, в Эберсгофене, и хотел зацапать его для своего города. Но Герман не согласился, и американцу пришлось отъехать со всеми золотыми горами, которые он сулил ему. Я думаю, впервые ему не удалось настоять на своем, и он вернулся в Нью-Йорк сильно разгневанный.
В эту минуту на веранде показалась молодая женщина, и барон подошел с ней поздороваться.
Маленькая златокудрая Труда, став женой и матерью, не выросла, хотя Гофштетер упрямо утверждал это, и сохранила по-девичьи стройную фигуру, это придавало двадцатипятилетней женщине совсем юный вид. Блестящие волосы обвивали ее голову двумя толстыми косами, а нежная розовая кожа сильно загорела под южным небом. От нее веяло цветущим здоровьем и молодой жизнью, бившей ключом.
— Где мальчики? — спросила она. — Опять неизвестно где?
— Они в саду, — ответил Гофштетер, — и, наверно, стоят там на страже, чтобы немедленно доложить, когда кто-нибудь появится на дороге.
Молодая женщина взяла на руки Алису и спустилась со ступенек террасы поглядеть, не видно ли где мальчиков.
— Так, так, изобразите со своим потомством настоящую семейную идиллию, — сказал Залек. — Необходимо импонировать европейцам. Но светлейший гость что-то заставляет себя ждать. Впрочем, так делают все высочайшие особы.