Два ничтожества. Бегущая по мирам – 15
Шрифт:
– Вы не понимаете! А ещё учёный и философ! – горячился Док Клизма, впервые за три с чем-то месяца наслаждаясь избытком табака и кофе с сухариками и печеньем. – Скипидара там не остаётся! Это же зелье! И я тоже знаю шутки про скипидарную клизму, но такое делать нельзя, всё будет сожжено. И вообще скипидар не для этого.
Я чуть не спалился разболтать, что помнится в Хаосе один вальяжный слоняра стал очень бодрым, один за другим повергая рекорды скорости и дальности для своей расы. Ну ладно. Целительный смех полезен. Только снаружи в окно лезли солдаты, выясняя, что случилось с тюрьмой. Ничего! Работают ланийцы!
Потом
И под скрип пера я смотрел в окошко на звёзды со своей койки второго яруса над лежанкой дока. Лучшее место! Окно рядом, свежий воздух, видно кусочек неба. Да и пофиг мне на этажи. И я улыбался, слегка жалея, что Йонко отпустили. Девицы мне не хватает. Но он в полном отказе. И не проверишь пока не… ну совсем типа того… Но вот если окажется, что он не врёт?! Это будет скандал! И позор! Да уж, и смех и грех. И ведь фиг проверишь, не устроив вселенский скандал! Только великий маг-модификатор сможет однозначно сказать. Но Ланочка точняк описается от смеха, если я ей приволоку… подозреваемого на девицу! Великий Ловелас, ха!
Ну а если серьёзнее, ни Лана, и никто их нас не слышал про этих дракаров. И Лана уверена, что только драконихи и вампиретты становятся совсем половозрелыми, в смысле беременности, в 20 лет. Остальные одинаково. В 13 примерно. Это не значит, что надо сразу рожать, но так оно обстоит. Про 40 лет не было и речи. Но абсолютно только то, что нет ничего абсолютного! И не мне, невозможному Иному, спорить с этим! Видевшему даже разумных амёб! Да столько невозможного видевшему…
На следующий день, вопреки ожиданию, меня не выпустили. Всех дел было – побриться выданной тюремщиками бритвой. И я начал бегать по стенам, фигурально выражаясь! Нет, это невозможно! Сидеть в каменном мешке! Убивать время бессмысленной и беспощадной игрой в карты – оставшиеся от висельников, которые уже не украшали пейзаж за окном – мне нахрен не улыбалось.
Везёт сокамерникам! Аграрий и подмастерье драили по второму и третьему кругу камеру, отрабатывая усиленный пансион, кофе и чай, обилие табака, простыни и человеческое отношение. Боролись работой со скукой. Слушали умную, ха, мою болтовню и заумное бормотание Дока. Высчитывали на пальцах, когда их выпнут, и приставали к тюремщикам и ко мне с требованиями подтвердить их выкладки.
Док Клизма марал бумагу своей новой диссертацией, и после освобождения от ухода за парашей и принятия моих идей, ему вообще стало пофиг, где он находится. Но натуру не обманешь, как и навыки наблюдения за сортиром, и он начал присматриваться ко мне и спрашивать, а почему я, как он выражался, не хожу по большому!
Не хватало спалиться на дерьме в прямом смысле. И я честно проторчал в сортирном закутке, умываясь под струйкой воды – а типа душ я и без этого раза три принял –
Но пытливого дока я не провёл, и сказал, что бывают кое у кого кое-когда кое-какие типа запоры. А потом чуть не отлупил Дока, когда он невероятно вдохновился и начал рваться к двери, бормоча, что в этом нет ничего позорного, а у нас есть эксперт по клизмам, вот только тюремщиков попросить выдать оную клизму с полки его барахла! Гад!
В общем, я слушал умные речи Дока Клизмы, учил три языка великих, ха, ладов. Сходил с ума! Нихрена не делать! И без девки! С девицами ещё можно коротать время, но лучше совмещая с приключениями. И я уже вторые сутки не бухаю! Это невозможно! Я алкаш! Да, я, Ерис Ыйно, являюсь алкоголиком. И признаю это. Прошу принять меня в общество анонимных алкоголиков. И налить стопарик! Нет! Я просто трогаюсь башкой! А алкоголизм Лана видит и лечит на раз! А у меня не видит! Я анонимный вор! Я являюсь клептоманом, ха! И прошу принять меня… Стоп!
Глава 4. Клуб лекарей
На следующий день часов в десять утра, после завтрака и занятий языками, во время второго кофепития, загремели ключи, заскрипели петли, и в камеру решительно зашла рослая красивая неплохо формастая девица в довольно узких штанах, колете с эполетами и военными знаками, берете с кокардой и пером, и в сапожках, с лёгким мечом на боку. Замерла в нерешительности, потянула носом воздух и удивлённо охнула. Старший тюремщик за её спиной радостно заговорил:
– А что мы говорили, мамзель Салазина! Образцовая чистота! И никакой вони! Всё сияет как яйца кота! Ой, как… мордочка кота. Чистые простыни, мытая посуда! Кофе с сухариками! Научная работа!
– Вижу. Невероятно, – быстро и чётко ответила девица. – Только я не мадемуазель, а лейтенант Салазина, капрал. Я передам свой восторг барону, – уперлась взглядом в меня, старательно скроив суровую мордашку в ответ на мою улыбку. – Кто из них Ерис Ыйно? Передать в моё распоряжение.
Я быстро попрощался с сокамерниками, ободряюще улыбнулся слезам Дока, сказав, что надо радоваться отпускаемому коллеге, мы всё-таки не на курорте и не в универе. Получил ножик и шприцы, повертев ими перед носиком лейтенанта Салазины и демонстративно ощупав взглядом её бёдра, вызвав правильный пунцовый окрас щёчек. Потопал вслед за девицей, отказавшейся идти рядом и быстро пожалевшей об этом, не зная куда спрятать аппетитную попу. А я не стеснялся любоваться, засидевшись в камере аж двое суток, и она это отлично чувствовала.
Пришли в какую-то комнату, сели. Красотка уже ёрзала на стуле и краснела под моими взглядами. Я завёл беседу. Попробовала отмолчаться, но я сказал:
– Лейтенант Салазина, все мои вопросы являются неотъемлемой частью исцеления. Возраст твой и Несмеяны? С какого возраста стала несмеяной? Замужем? Любовники есть? Были?
– Мне 23. Несмеяне 23. С 17-ти, – не докладывала чётко, а бормотала девица, краснея ещё сильнее. – Несмеяна не замужем. Любовников нет и не было. Все ещё спрашивают про рост, размер бёдер, бюста и талии…