Два пера горной индейки
Шрифт:
В последнее время стал быстро утомляться, хотелось все время прилечь. Так бы и лежал перед телевизором И совсем не хотелось работать. Обычно открытия весенней охоты всегда ждал с нетерпением, уезжал в глухие места Вологодской или Архангельской области, и поездки были праздником. Но теперь... Больно уж возросла противоречие между страстью к охоте и тем, что мы называем охраной природы. С ружьем на плече в метро или на вокзале чувствуешь себя неуютно под взглядам окружающих. Лет пять тому назад привез я домой своего последнего глухаря, так возмущенная жена отказалась его готовить. Пришлось везти тяжелую птицу приятелю, с которым были на току,
Слушая Пашу, я колебался и не мог принять окончательного решения. Под Москвой я никогда на тяге не был, добираться просто и ехать можно без тяжелого рюкзака, ни тебе спального мешка, ни палатки... Надо встряхнуться. Казалось, недомогание пройдет, болезнь отступит от вечернего верещания дроздов и не замолкающей до темноты зарянки, от запаха хвои и прелой листвы. Хорошо постоять на лесной поляне и увидеть как день переходит в ночь. Ведь именно в этот момент появляется над лесом вальдшнеп. Он летит и хоркает, подавая знак своей подруге, сидящей на земле. Она тоже издает призывные звуки, но наше ухо их не слышит: другой диапазон частоты. Вальдшнеп пролетает над тобой считанные доли секунды, в которые ты должен увидеть его, определить направление полета, вскинуть ружье, найти нужное упреждение и выстрелить. Делается это не в указанной последовательности, а одновременно. И это еще не все. Если выстрел был удачным, то в наступившей темноте ты долго ищешь рыжую, под цвет прошлогодней листвы, длинноклювую птицу и не всегда ее находишь.
Я решил ехать. И в большой степени потому, что не мог отделаться от мысли: может быть, в последний раз. Предстояла операция. Бессмысленно отгонять от себя подобные размышления, они все равно не оставят тебя. Попробуйте не думать о белом слоне всего одну минуту и убедитесь, что это невозможно.
Отъехали мы от города километров на пятнадцать, прошли мимо заболоченной поймы реки и вошли в лес. Паша хорошо знал эти места и привел меня на полянку, где у него бывали самые удачные охоты на вальдшнепа, поставил меня, а сам пошел на другую поляну, что в сотне метров от этой.
— Один промахнется, на другого выйдет, — сказал он. — Самое главное, смотрите, куда будет падать. Заметьте по дереву или по какой-нибудь другой примете.
Подмосковный лес не Вологодчина, в нем слышится шум автомобилей, пыхтение «МАЗов» и «КамАЗов», отдаленный грохот электрички. Лес этот полон парадоксов. Скажем, на поляне, где я стоял, у молодого березняка срезаны все нижние ветви: зимой здесь заготавливают метлы. Но в то же время соседствующие с березками молодые сосенки высоко обглоданы лосями. По помету лосей и по числу загубленных сосенок можно судить, что лося в этом лесу много больше, чем он может прокормить.
По не просохшей еще земле из лужи в лужу текут едва приметные ручейки. Под ногами то березовая прошлогодняя листва, то светлая сухая трава с отдельными, пробивающимися сквозь нее зелеными травинками. На кочках травка торчит уже зеленым пучком. Березки по опушкам едва-едва начинают покрываться зеленой дымкой, а в лесу почки только лопаются. Когда стоишь вот так неподвижно в тишине леса, щелчки от лопания почек хорошо слышны. На фоне неба сиреневые кроны берез ажурны, в глубь же леса уплотняются и стоят вместе с елями черной стеной.
Тяга — это не только переход дня в ночь, не только предшествующий этому закат, тяга происходит на самом острие границы между ранней весной и весною леса. Дни ее отмечены белой вербой и желтыми сережками
Блеет бекас над болотом, робко пробует свои силы в барабанном искусстве дятел, прокуковала где-то кукушка, одна из первых. А как стало смеркаться, звуки эти затихли, все заглушило неистовое верещание дроздов. В перерыве между их руладами слышался звонкий и пронзительный голосок зарянки.
В ожидании момента перехода дня в ночь напряжение во мне постепенно нарастало. Происходило оно и о охотничьего азарта, вот-вот должно раздаться хорканье вальдшнепа, и тут важно не пропустить этого мига, но в то же время я ждал мгновения, в котором рождается ночь. Почему? Не знаю. Может быть, потому, что на ум пришли мне стихи Тютчева: «Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья...» Я повторял эту строку, и рождение ночи волновало меня своей тайною, как зарождение жизни человека или как его смерть. «Есть некий час, в ночи...» Не это ли мгновение? Нет, еще рано...
С кряканьем пролетела над головой утка; инстинктивно вскинув ружье, я медленно опустил его. Неторопливыми взмахами крыльев прошла над лесом цапля. Я даже не вздрогнул. «Есть некий час...» Вот! Вот это мгновение! Я почувствовал его всем своим нутром, все душой. Сейчас должен появиться вальдшнеп. Сейчас или никогда...
Вальдшнепа не было. А я тем временем шептал:
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,И в оный час явлений и чудесЖивая колесница мирозданьяОткрыто катится в святилище небес.Тогда густеет ночь, как хаос на водах,Беспамятство, как Атлас, давит сушу;Лишь музы девственную душуВ пророческих тревожат боги снах!Тяги не было. Когда совсем стемнело, я услышал шелест сухих листьев и треск веток, подходил Паша.
— Это надо же! — проговорил он с досадой. — Как не повезло! Всегда здесь хорошая тяга. Это надо же! — без конца повторял он и мотал головой.
— Не огорчайтесь, Паша, — пытался я успокоить своего молодого друга. — Мы хорошо постояли.
— Да что толку? Это надо же! Хотя бы один протянул. Как назло! Вот скажите теперь, в чем тут дело? И время ему лететь, и погода самая что ни на есть, а тяги нет!
И тогда я сказал ему то, о чем думал в момент «всемирного молчанья»:
— В каждом году, Паша, есть всего лишь неделя, когда объявляется охота на вальдшнепа. В этой неделе есть всего один день, когда нам удается попасть в лес и постоять в ожидании тяги. В этом дне есть всего лишь четверть часа, когда происходит тяга. И в эти четверть часа есть доля секунды, когда мы можем выстрелить. У нас было все, кроме этой доли секунды. Разве этого мало?
Паша помолчал с минуту, обдумывая мои слова, и, вскинув на плечо ружье, сказал: