Два рейда
Шрифт:
— Нам здесь не удержаться. Уходи в штаб, — сказал Юра.
— Ты в своем уме? — удивился я. — Понимаешь, что предлагаешь?
— Послушай, не кипятись, — спокойно проговорил старший лейтенант. — Ты же сам прекрасно понимаешь: не сдержим. Может, это для нас будет последний бой…
— Так беги…
— Не обо мне речь. Я весь здесь. А у тебя жена, дочурка. Как друга прошу, ради них, уходи. Боишься мне доверить?.. Да и подкрепление необходимо запросить…
— Считай, этого разговора между нами не было, — оборвал я своего помощника. — Держись здесь. Побегу к Тютереву, посмотрю, как у него дела… За
— Смотри, поздно будет, — предостерег Колесников.
Послышался сильный взрыв. Танк, двигавшийся по дороге, застыл на месте, окутанный дымом и пылью. Защелкали противотанковые ружья…
Я поспешил во второй батальон. Не успел пробежать и пятидесяти шагов, как над головой раздался трескучий взрыв. Второй взрыв всколыхнул подо мной землю. В это же мгновение сильный удар в левую ногу свалил меня на землю. Разрывом оглушило. Поднимаюсь, чтобы отбежать в сторону, но тут же падаю от страшной боли. Сапог быстро наполняется теплой влагой. Ранен. Первая мысль: цела ли кость? Пытаюсь подняться — и не могу. Тело отяжелело, словно свинцом налилось. Подбежал Колесников.
— Куда ранен? — спрашивает.
— Нога, — простонал я. — Посмотри, цела ли кость, а если нет, то…
— Кажется, цела, — говорит Юра, ощупывая мою ногу.
Я перевел взгляд на лицо друга, чтобы убедиться: правду ли говорит, и тут замечаю струйку крови на его лице.
— Ты тоже ранен?
— Пустяк. Оглушило, чуть царапнуло и изорвало китель.
— Оставайся за меня. Передай Тютереву, пусть бережется…
Подбежали разведчики, подхватили меня, отнесли к дороге и уложили на первую попавшуюся повозку.
— Барсуков убит! — услышал я, когда подвода тронулась с места.
— Останови, — сказал я ездовому. — Забери сержанта Барсукова.
Разведчики принесли своего командира и положили рядом со мной. Бой только начался, а уже появились убитые и раненые.
Ездовой хлестнул лошадей, и они помчались к селу, а позади разыгралась артиллерийская канонада. От разрывов снарядов дрожала земля. Послышалась пулеметная и автоматная стрельба. Вступила в бой пехота.
«Отвоевался, — подумал я. — Как обидно, что все это произошло именно сегодня, когда соединились с фронтом. Чего боялся, то и случилось. По всему видно, это наш последний бой. В тыл врага нам уже не прорваться».
Больше всего меня беспокоила мысль о ноге. Удастся ли ее сохранить?
Лошади неслись рысью. Повозку сильно подбрасывало на неровной дороге. Каждый толчок причинял боль. Тело Барсукова наваливалось на меня и казалось очень тяжелым. Но я терпел. Надо спешить на перевязку. И так много потерял крови, а на месте в суматохе даже перевязать забыли.
Открыл глаза и увидел синее-синее небо, а на нем всего лишь одно облачко. «Теперь и я, как это облачко, оторван от своих товарищей. Как они там?» — подумалось…
— Кого везешь? — спросил кто-то ездового.
— Начальника штаба, — ответил тот, останавливая лошадей.
К повозке подошел Андрей Цымбал.
— Шо ж это ты, Иван Иванович, подкачал? — проговорил Цымбал, как будто это зависело от меня. — Ну, как там?
— Плохо… танков много. Помощь нужна…
— Вот я иду с батальоном… Фашисты наступают и на других направлениях.
В селе встретили Бакрадзе и Зиму. Доктор наскоро прочистил мою рану. Нога выше колена насквозь пробита осколком. Зима сделал перевязку, сильно перетянул ногу, и начал шпиговать меня уколами: от столбняка, от заражения крови и еще от чего-то. Я лежал уже на своей тачанке и прислушивался к бою, который то затихал, то вновь разгорался.
— Самолеты, наши самолеты! — радостно закричали раненые.
Низко над селом промелькнули наши «илы». Скоро за лесом послышались взрывы бомб…
В бой, длившийся до вечера, были втянуты все подразделения партизанской дивизии. Во взаимодействии с 95-й Сивашской гвардейской артиллерийской бригадой и частями 15-й Сивашской стрелковой дивизии, подоспевшими в ходе боя, партизаны отразили три танковые атаки противника и лишь после того как артиллеристы и стрелковые части израсходовали боеприпасы, отошли. Партизанская дивизия держала оборону до тех пор, пока вся материальная часть артиллерийской бригады не была вывезена в тыл.
В ожесточенном бою противник потерял тридцать шесть танков. Только нашими бронебойщиками и минерами уничтожено восемь танков, бронемашина и пять автомашин. Остальные танки были подбиты артиллерией 95-й артбригады и 15-й Сивашской стрелковой дивизии, а также штурмовиками.
Появление такого большого количества танков было для нас загадкой. И лишь спустя некоторое время нам удалось установить истину.
В то время как советские войска, не встречая особого сопротивления противника, прорвались далеко на запад, заняли Семятыче и даже в нескольких местах форсировали Западный Буг, немцы подтянули на рубеж Белосток, Бельск, Брест крупные силы. С утра 23 июля в район Вельска бросили 1-й танковый корпус в составе дивизий «Мертвая голова», «Великая Германия» и «Викинг». Удар этой группировки частично пришелся и по нашей дивизии.
К утру 24 июля 1944 года первая Украинская партизанская дивизия отошла в село Витово на западной опушке Беловежской пущи.
Доктор Зима не отходил от меня. Он все время балагурил, рассказывал всякие смешные истории, стараясь отвлечь мое внимание от раны. Только теперь я понял, почему раненые партизаны души не чаяли в докторе Мирославе. Кроме того, что он мастер своего дела, он еще и золотой человек. Сколько энергии и теплоты в душе этого неугомонного доктора!
— Иван Иванович, выдался благоприятный случай всерьез заняться вашей раной, — сказал Мирослав Зима на следующий день. — Вы согласны, правда?
— Разве требуется мое согласие? — спросил я.
— Конечно, нет.
— Зачем же спрашиваете? Делайте, что хотите, только ногу спасите, — процедил я сквозь зубы.
— Вот и прекрасно, дорогой мой пациент. Теперь я командую — вы подчиняетесь. Так берегитесь! — пошутил доктор.
Его шуточные угрозы не были лишены смысла. Дело в том, что у нас не было никаких обезболивающих и замораживающих средств. Меня раздели, положили на широкую скамью, и Зима начал расчищать рану, полосуя ножом по живому телу. Пришлось скрежетать зубами и терпеть. Работая, Мирослав засыпал меня вопросами и за короткое время узнал почти всю мою жизнь.