Два солнца
Шрифт:
– Папочка!!!
– Ох, цорес… – только и вздохнула Мария Давыдовна.
– Ну почему несчастье, мама? – уверенно возразил Марк. – Там и врачи хорошие.
Марк любил Геническ. Так дети бережно хранят в памяти все, связанное с самыми ранними и светлыми годами жизни. Уму непостижимо, сколько вмещал этот маленький городок! Толчею шумного яркого базара сменяла расслабленность новой набережной со степенной публикой, тишина узкой улочки с мягкой пылью под ногами вдруг резко обрывалась суетой центрального «проспекта», гул порта, где день и ночь гремели по настилу тележки, гудели баржи
Здесь не ощущалось присущих многим провинциальным местечкам скученности, замкнутости пространства, ведь со всех сторон раскинулись такие просторы! С одной – бескрайняя водная гладь, с другой – бесконечная степь. Вокруг было так много воздуха, который, казалось, имел не только запах, но и вкус, когда соленая морская свежесть смешивалась с ароматом степных трав. Наблюдательный от природы Марк успевал замечать все штрихи и оттенки, перемены настроения и природы, когда бежал куда-нибудь по поручению родителей или бродил с ребятами.
Возможно, многообразие Геническа во многом определило его характер. Но именно потому в родном городе ему неизбежно должно было стать тесно.
Конечно, Марк поддержал сестру. Что ожидало его здесь? Тяжелый труд в порту (в худшем случае), помощь отцу в его коммерческих поездках или (в лучшем) работа у Берсовых – уж зейде не отказал бы сыну единственной дочери – с перспективой дослужиться до магазинера. Но, во-первых, любознательного юношу подобные варианты не привлекали. А во-вторых, они отпали сами собой. И хотя светлые детские ощущения не померкли, будущее омрачали впечатления последних суровых лет.
Марк пока и сам не мог точно сформулировать, чего бы ему хотелось. Поначалу подумывал о морской службе, но ее изнанку он видел с детства и рано понял, что романтики во флотском деле немного. Затем воображением его овладела совсем иная сфера.
Не раз за эти годы приходилось наблюдать, как кружили над городом и морем аэропланы, как проплывали они по небу, мерно гудя моторами, или хищно набрасывались, как голодные чайки, на жертву, сбрасывая смертоносный груз. Частенько получал зазевавшийся Марик и подзатыльник: «Ну что за мальчишка! Быстро в подвал!» Вместо того чтобы прятаться, он старался разглядеть каждый летательный аппарат. А посмотреть в те времена было на что – в небесах парили самые разные модели: Вуазены, Фарманы, Ньюпоры, Сопвичи.
Однажды ему посчастливилось увидеть машину с поистине огромным размахом крыльев. «Илья Муромец» (названия самолета он тогда не знал) поразил воображение Марка. Он взахлеб описывал дружку Сереньке:
– Какая громадина! Крылья – во! Гул от него такой – у самого внутри все гудит! – Восторгам Марка не было предела: оживленно жестикулируя, он гудел и рычал, стараясь изобразить рев четырехцилиндрового мотора, а потом бегал по двору, раскинув руки.
А еще раньше он наблюдал, как с северо-восточного азовского берега взлетали и кружили над морем гидропланы «Лебедь». Построенный в 1916 году в Таганроге аэропланный завод испытывал свои новые машины над водой, и порой они покидали Таганрогский залив, на радость мальчишкам. Заслышав далекий рокот мотора, они устремлялись на набережную, чтобы лучше рассмотреть скользящую в облаках над морской гладью диковину.
Но всю красоту, всю мощь крылатых машин увидел
И вот годам к пятнадцати ему стало совершенно ясно: если выбирать себе занятие, то только связанное с этой новой техникой, с небом. Но где Геническ, где сам Марк – и где небо…
Такое желанное, но все же неожиданное решение отца о переезде в Москву открывало новые возможности.
Но Яков Михайлович сперва сам поехал на разведку. В Москве новая экономическая политика, как утверждали люди сведущие, уже начала творить настоящие чудеса, живительным эликсиром возрождая то, что, казалось, воскресить уже никогда не удастся.
Глава 7
Надежды и потери
Уже через пару месяцев Яков Михайлович вернулся за своим семейством. Уезжал он с тяжелым сердцем, в неизвестность, а приехал окрыленным и уверенным в том, что все у них сложится, как надо.
В середине 20-х, когда чуть ли не каждый день появлялись новые общества, артели, тресты, ощущалась потребность не просто в рабочих руках, этого добра было хоть отбавляй, – а в людях смекалистых и оборотистых. Устроиться Якову удалось довольно быстро. Куда мог податься гражданин еврейского происхождения на новом месте? Конечно, в синагогу – своим там всегда помогали.
Посоветовали ему обратиться к некоему Баруху Берковичу – старосте строительной артели. По счастью для Якова, но к огорчению Борика (как все называли руководителя), прораб артели проворовался и был изгнан с позором. Тут-то и пригодился Марецкому-старшему опыт коммивояжера, умение договариваться и, разумеется, внушительный вид. «Штарк ви а ферд – силен, как конь», – говорил про него отец. Невысокий щуплый Борик смерил соискателя проницательным взглядом. Но все же строго спросил:
– Откуда будешь? Чего умеешь?
– Из Геническа… – И Яков кратко рассказал, чем ему приходилось заниматься с самых молодых лет. И тут же был принят на работу. Новое занятие подходило ему по всем статьям, и довольно быстро стал он незаменимым помощником для старосты. Борик и с жильем помог, показав нужного человека.
Обо всем этом рассказывал Яков Михайлович домашним, пока укладывали нехитрый скарб. Скорые сборы, тяжелая, особенно для Марии Давыдовны, дорога и, наконец, Москва…
Столица сразу оглушила шумом привокзальной площади, криками торговцев, звоном трамваев, грохотом кованых колес по мостовой… А вечером – ослепила яркими витринами и огнями, поразила обилием рекламы, особенно на центральных улицах. Марк пришел в восторг. Он с детства умел удивляться даже мелочам и подмечать необыкновенное в обыденном, и поэтому тотчас влюбился и в эту многоголосую разношерстную толпу, и в бесконечные улицы, по которым вез их с вокзала трамвай. Юный провинциал только и успевал крутить головой, рассматривая прохожих и читая яркие многообещающие вывески: «Артель гастрономических товаров», «Кондитерская-кооператив», «Металлотрест: сверла, косы, топоры и прочны, и остры».