Два талисмана
Шрифт:
— Ох, как же мы не сообразили… ведь ты об этом уже говорил… Мирвик, а это ничего, что ты у них вчера был? Они же тебя узнают!
Мирвик встал как вкопанный.
— Ой, я дурень! Всем дурням дурень! И ведь не просто приходил, а с «крабом»!.. И признают, и бока намнут!
— Я пойду одна! — решительно сказала Авита.
— Ой, не могу! Одна она пойдет! Ни свет ни заря заявится к циркачам такая вся из себя барышня в красивых ленточках!.. Эх, были бы деньги, я бы знал, что делать…
— Деньги есть! Вот, этого хватит?
Авита извлекла из бархатного мешочка на поясе две
— А то! И одной хватит! — обрадовался Мирвик. Цапнул серебрушку с ладони девушки и скомандовал: — Сюда, в переулок!
Недолгое путешествие по кривым закоулкам, среди каких-то бочек, подворотен, даже почему-то рыбачьих сетей — и вот уже Авита с удивлением разглядывает огромную деревянную бритву, висящую над дверью в обшарпанный домишко. Такие бритвы над своими лавчонками вывешивают цирюльники… но им-то с Мирвиком сюда зачем?
— Ты что, решил побриться? — не удержалась она.
— Наоборот… Постой вот здесь, под окном. Лучше тебе внутрь не заходить. Но если из прохожих кто прицепится — ори, я сразу выбегу.
— Но тут еще ставни закрыты. Хозяин, наверное, спит.
— Спит, так проснется! — твердо ответил Мирвик. И грохнул ногой в дверь — так, что чуть с петель ее не снес. Выждал — и грохнул еще раз.
— Кого занесло в такую рань? — возмутился из-за двери писклявый голос. — Днем приходите!
— Завянь, скоблилка! Утренний урожай тебе не по душе? Ежели тебе мой мед не хорош, так смотри, устрою: до последнего костра с пустыми сотами будешь жить! А то и скорлупа дымом уйдет!
— Ой, сразу и грозиться… — более мирно отозвался голос.
Загремел засов, дверь приотворилась. Мирвик проскользнул в дом.
Никто к Авите на прицепился, хотя некоторые прохожие — оборванцы весьма подозрительного вида — бросали недоуменные взгляды на барышню в нарядном платьице.
Наконец вышел Мирвик. Дверь за ним захлопнулась, загремел засов.
Авита тихонько ойкнула.
От скул на подбородок парня бежала светлая полоса короткой бородки.
— Клей паршивый, — деловито сказал Мирвик. — До первого умывания эта красота продержится. Но нам там долго не крутиться. Вот сдача… Только хорошо бы еще шляпу купить, широкополую. Тогда уж точно не признают. К тому же, — галантно добавил он, — все будут глядеть на мою спутницу.
— А где здесь можно купить шляпу?
— Рядом живет старьевщик. Мы даже вторую серебрушку не разменяем.
Но разменять вторую серебрушку все-таки пришлось, потому что, пока Мирвик примерял шляпу, Авита приглядела для себя большой веер, белый, с ярко-алой бахромой. Мирвик удивился (вещь совсем не подходила к платью художницы), но ничего не сказал: ее деньги, ей и тратить.
Когда оба вышли из лавки старьевщика, Авита предупредила:
— На всякий случай помалкивай. Все будут смотреть на твою спутницу, да? Уж будут, не сомневайся!
— Мальчишке всего восемнадцать лет! — Зиннибран старался говорить как можно более убедительно, но сам не верил в успех своей миссии. — Он не привык к пирам, он был пьян… Неужели из-за этого он должен погибнуть?
— Восемнадцать
Зиннибран отвел глаза. Конечно, клятва, которая стала нерушимой благодаря чарам, сделала юного Волка совершеннолетним. Недавний мальчишка теперь имел право жениться, покупать землю и дома, наследовать имущество. Зиннибран тоже в свое время совершил этот обряд.
Но Лейчар, трогательный юнец, не способный от робости произнести и двух слов…
Арчели, сестра Зиннибрана, проходила Обряд Покорности в один день с Лейчаром. И потом, хохоча, рассказывала, как мальчишка, бледный чуть ли не до обморока, отчаянно кивал головой в ответ на все вопросы короля, а потом героически выдавил из себя: «Да!» И как Джангилар, улыбнувшись, принял такую «клятву»…
— Это все вино, — сделал Зиннибран еще одну попытку спасти юнца. — Лейчар не научился еще пить…
— Никто ему насильно не лил вино в глотку. Все мы пили, но лишь он накричал на Гурби и угрожал ударить его вазой. И ладно бы еще, если бы он заступился за честь женщины! А то столько шуму из-за актеришек… кто они такие, стоят ли того?
— Положим, Раушарни — не актеришка. А Вепря действительно… занесло. Неужели нельзя убедить противников лязгнуть клинками и мирно разойтись?
— Попробую, — пошел на уступку Нидиор. — Но почему мой господин так старается предотвратить поединок?
Зиннибран вспомнил бледное лицо юноши, который в их шумной компании всегда тихонько сидел в углу, словно впитывая чужое веселье. Но сознаться в том, что ему просто жаль Лейчара, Зиннибран не смог.
— Я дружу с его старшим братом Айчаром, он любит и жалеет братишку. К тому же, — добавил он со смущенной улыбкой, — моя сестра Арчели обещала оторвать мне оба уха, если я, как она выразилась, позволю этому секачу растерзать юношу.
— Я поговорю с Гурби. Но все-таки условимся о месте встречи. За старой солеварней, что возле Мелового спуска, — годится?
— Вполне.
Если у Авиты и была надежда подойти к фургонам незаметно, то с этой надеждой ей пришлось быстро расстаться. А Мирвик не удивился, когда их шумной ватагой обступили ребятишки. Они галдели, прыгали вокруг, ходили колесом, клянчили у добрых господ хоть монетку. Сразу стало ясно, что в такой компании можно незаметно разыскать разве что наррабанского слона (если, конечно, в труппе имеется слон).
Других зевак поблизости не было видно, и Мирвик этому не удивился. Аршмирские дети были запуганы слухами о том, что циркачи воруют детей, а взрослые верили примете: будешь якшаться с бродягами — своего дома лишишься. Поэтому аршмирцы охотно глазели на представления, но к пристанищу циркачей не наведывались…
Потревоженные шумом, который подняли дети, к незваным гостям спешили взрослые. Мирвик возблагодарил судьбу за то, что на нем пусть театральный, но все-таки господский наряд: бродягу в старом тряпье здесь могли бы и побить. Уж расспросили бы строго: зачем сюда притащился и что задумал спереть?