Два товарища (сборник)
Шрифт:
Было по-прежнему сыро и холодно. Колени дрожали, расползаясь в разные стороны, не было никаких сил справиться с ними.
Небо заметно бледнело. На его посветлевшем фоне резко чернели четкие контуры Дворца бракосочетания в стиле Корбюзье с шестигранными колоннами, стоявшими как бы отдельно.
Я повернулся и, медленно передвигая ноги, пошел в сторону города с разновысокими коробками домов, в которых не горело еще ни одно окно, потому что было пока слишком рано.
Толик плелся позади меня, шагах в двух.
Мама
И вот наступил последний день. Я проснулся, когда на улице было еще темно. Но мама и бабушка уже поднялись. Узкая полоска света лежала под дверью. Там, за дверью, шла тихая суматоха, шаркали ноги и слышались приглушенные голоса. Я прислушался. Paзговор шел о моей старой куртке, которую бабушка недавно перешивала. Мама ругала бабушку:
– Ты стала совсем ребенком. Ничего нельзя поручить. Я тебя просила положить куртку в шкаф для белья.
– Именно туда я ее и положила, – сказала бабушка, – это я хорошо помню.
– Тогда где же она?
– Я же тебе говорю: положила в шкаф. И даже пересыпала нафталином.
– Если бы ты положила в шкаф, она бы лежала в шкафу.
Я встал и вышел в соседнюю комнату.
– Что вы ругаетесь? – сказал я.
Бабушка и мама стояли посреди комнаты, а между ними на стуле лежал чемодан с откинутой крышкой.
– Я отдал куртку Толику протирать мотороллер.
– Как отдал? – возмутилась бабушка.
– Очень просто. Все равно носить ее я бы не стал.
– Зачем же я ее тогда перешивала? – грозно спросила бабушка.
– Этого я не знаю, – сказал я. – Я не просил.
– Ну вот, пожалуйста, – сказала бабушка, обращаясь к маме, – плоды твоего воспитания. Полнейшая бесхозяйственность.
– Ну, отдал так отдал, – сказала мама примирительно. – Не будем ругаться в последний день. Только я думала, что в армии она тебе еще пригодится. Там ведь не очень тепло одевают.
– Там бы ее у меня все равно отобрали, – сказал я и пошел в ванную.
Я посмотрел на себя в зеркало. Вид у меня был вполне нормальный. Только под левым глазом остался синяк, совсем небольшой, не больше обыкновенной сливы. А в то утро все лицо было – сплошной синяк.
Мать хотела, чтобы я снял побои и подал в суд на Грека, но я не стал, не хотелось впутывать Толика, который тоже приложил к этому делу руку, если в данном случае можно так выразиться.
Матери про Толика я ничего не сказал. Зачем?
Я долго стоял под душем, и теплые струи воды обтекали меня. Мне было приятно и грустно и вдруг захотелось остаться дома и никуда не ехать. И я подумал, что, может быть, мне не раз еще захочется жить вот так, ругаясь с мамой и бабушкой, но этого уже никогда не будет, и если меня будут
Когда я вышел из ванной, в комнате царили мир и согласие. Мама перед зеркалом красила губы, а бабушка гладила на столе свою юбку. Чемодан был уже закрыт, а возле него на полу стояла старая хозяйственная сумка.
Она была доверху набита чем-то съедобным, сверху из нее торчала куриная нога.
– Это что такое? – спросил я.
– Это курица, – сказала мама.
– Нет, я спрашиваю вообще, что это за сумка?
– Это мы с мамой, – обернулась бабушка, – приготовили тебе еду на дорогу.
– И вы думаете, что я в нашу Советскую Армию поеду с этой хозяйственной сумкой? Чудаки. Да надо мной вот эти куры, которых вы сюда положили, смеяться будут.
– А что же делать, если в чемодан ничего не влезает? – сказала мать.
– В такой большой чемодан ничего не влезло? А что вы туда положили?
– Самое необходимое. – Бабушка вызывающе поджала губы.
– Сейчас я проверю, – сказал я и открыл чемодан.
Ну и, конечно, я там нашел много интересных вещей. Сверху лежало что-то зеленое. Я взял это двумя пальцами и поднял в вытянутой руке.
– Что это? – спросил я брезгливо.
– Разве ты не видишь? Моя кофта, – невозмутимо ответила бабушка.
– Ты думаешь, я ее буду носить? – спросил я с любопытством.
– А зачем же ты выбросил свою куртку?
– Я не выбросил, а отдал Толику, – сказал я, – но это уже другой вопрос. А я жду ответа на первый. Неужели ты думаешь, что я эту штуку буду носить?
– Ну, а если будет холодно? – вмешалась мама.
– Дорогая мамочка, – сказал я, – неужели ты думаешь, что, если будет семьдесят иди даже девяносто градусов мороза и птицы будут замерзать на лету, я надену бабушкину кофту?
Я продолжал ревизию дальше. Кофта в одиночестве лежала недолго. Скоро над ней вырос небольшой могильный холмик из разных бесценных вещей. Здесь были шарф, лишнее полотенце, две пары теплого белья, которое я и раньше никогда не носил, и еще маленькая шкатулка с домашней аптечкой – средства от головной боли, от насморка, от прочих болезней.
Бабушка и мама молча наблюдали за производимыми мною разрушениями. Я посмотрел на них и жестоко сказал:
– Вот так все и будет. Вместо всего этого можно положить часть продуктов, но тоже особенно не злоупотреблять, я проверю.
Я ушел к себе в комнату и стал одеваться. Потом мы втроем позавтракали, и мама ради такого торжественного случая выставила бутылку портвейна. Она налила мне целый стакан, а бабушке и себе по половинке. Я выпил весь стакан сразу и стал есть, а мама с бабушкой только выпили, а есть не стали и смотрели на меня такими печальными глазами, что мне стало не по себе, я тоже не доел свой завтрак, половину оставил в тарелке.