Два века о любви (сборник)
Шрифт:
Алкеевы строфы
И впрямь прекрасен, юноша стройный, ты:
Два синих солнца под бахромой ресниц,
И кудри темноструйным вихрем,
Лавра славней, нежный лик венчают.
Адонис сам предшественник юный мой!
Ты начал кубок, ныне врученный мне, —
К устам любимой приникая,
Мыслью себя веселю печальной:
Не ты, о юный, расколдовал ее.
Дивясь на пламень этих любовных уст,
О, первый, не твое ревниво, —
Имя мое помянет любовник.
Газэлы
Утешительница боли – твоя рука,
Белотелый
Зимним полднем постучалась ко мне любовь,
И держала мех соболий твоя рука.
Ах, как бабочка, на стебле руки моей
Погостила миг – не боле – твоя рука!
Но зажгла, что притушили враги и я,
И чего не побороли, твоя рука:
Всю неистовую нежность зажгла во мне,
О, царица своеволий, твоя рука!
Прямо на сердце легла мне (я не ропщу:
Сердце это не твое ли!) – твоя рука.
«Скажу ли вам: я вас люблю?..»
Скажу ли вам: я вас люблю?
Нет, ваше сердце слишком зорко.
Ужель его я утолю
Любовною скороговоркой?
Не слово, – то, что перед ним:
Молчание минуты каждой,
Томи томленьем нас одним,
Единой нас измучай жаждой.
Увы, как сладостные «да»,
Как все «люблю вас» будут слабы,
Мой несравненный друг, когда
Скажу я, что сказать могла бы.
«За что мне сие, о Боже мой?..»
Машеньке
За что мне сие, о Боже мой?
Свет в моем сердце несветлом!
Ты – как стебелечек, ветром
Целуемый и тревожимый.
Блаженнее безнадежности
В сердце моем не запомню.
Мне, грешной во всем, за что мне
Отчаяние от нежности?
«Когда забормочешь во сне…»
Когда забормочешь во сне
И станет твой голос запальчив,
Я возьму тебя тихо за пальчик
И шепну: «Расскажи обо мне, —
Как меня ты, любовь моя, любишь?
Как меня ты, мой голубь, голубишь?»
И двери, закрытой дотоль,
Распахнутся страшные створки,
Сумасшедшей скороговоркой
Затаенная вырвется боль, —
И душа твоя, плача, увидит,
Как безумно она ненавидит.
«Кто разлюбляет плоть, хладеет к воплощенью…»
Е. К. Герцык
Кто разлюбляет плоть, хладеет к воплощенью:
Почти не тянется за глиною рука.
Уже не вылепишь ни льва, ни голубка,
Не станет мрамором, что наплывает тенью.
На полуслове – песнь, на полувзмахе – кисть
Вдруг остановишь ты, затем что их – не надо…
Прощай, прощай и ты, прекрасная корысть,
Ты, духа предпоследняя услада!
«Разве мыслимо рысь приручить…»
Разве мыслимо рысь приручить,
Что, как кошка, ластишься ты?
Как сумела улыбка смягчить
Роковые твои черты!
Так актрисе б играть баловниц:
Не глядит и глядит на вас
Из-под загнутых душных ресниц
Золотистый цыганский глаз.
Это злое затишье – к грозе:
Так же тихо было, когда
«Ты сам черт», – произнес дон Хозе,
И Кармен отвечала: «Да».
«Никнет цветик на тонком стебле…»
Л.
Никнет цветик на тонком стебле…
О, любимая, всё, что любила я
И покину на этой земле,
Долюби за меня, моя милая, —
Эти ласковые лепестки,
Этот пламень, расплесканный по небу,
Эти слезы (которых не понял бы
Не поэт!) – упоенье тоски,
И в степи одинокий курган,
И стиха величавое пение,
Но разнузданный бубен цыган
Возлюби в этой жизни не менее…
Розовеют в заре купола,
Над Москвой разлетаются голуби.
О, любимая, больше всего люби
Повечерние колокола!
«Не хочу тебя сегодня…»
Не хочу тебя сегодня.
Пусть язык твой будет нем.
Память, суетная сводня,
Не своди меня ни с кем.
Не мани по темным тропкам,
По оставленным местам
К этим дерзким, этим робким
Зацелованным устам.
С вдохновеньем святотатцев
Сердце взрыла я до дна.
Из моих любовных святцев
Вырываю имена.
«Ты помнишь коридорчик узенький…»
Ты помнишь коридорчик узенький
В кустах смородинных?..
С тех пор мечте ты стала музыкой,
Чудесной родиной.
Ты жизнию и смертью стала мне —
Такая хрупкая —
И ты истаяла, усталая,
Моя голубка!..
Прости, что я, как гость непрошеный,
Тебя не радую,
Что я сама под страстной ношею
Под этой падаю.
О, эта грусть неутолимая!
Ей нету имени…
Прости, что я люблю, любимая,
Прости, прости меня!
Сергей Есенин
«Выткался на озере алый свет зари…»
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари,
Есть тоска веселая в алостях зари.
«Хороша была Танюша, краше не было в селе…»
Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.
Вышел парень, поклонился кучерявой головой:
«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой»
Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.
Душегубкою-змеею развилась ее коса.
«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».
Не заутренние звоны, а венчальный переклик,
Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.
Не кукушки загрустили – плачет Танина родня,
На виске у Тани рана от лихого кистеня.
Алым венчиком кровинки запеклися на челе, —
Хороша была Танюша, краше не было в селе.