Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
Подписываюсь полным именем. Было бы слишком самоуверенно с моей стороны думать, что вы разгадаете после пятилетней разлуки мои инициалы».
Герцог с минуту стоял совершенно потрясенный. Пять лет тщетно искал он друга и помощника, и наконец, в ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, помощник свалился к нему точно с неба. Он с удивлением взглянул на Гримо и еще раз перечел письмо.
— Милая Мария! — прошептал он. — Значит, я не ошибся, это действительно
Тот кивнул головою.
— И для этого ты и поступил сюда?
Гримо кивнул еще раз.
— А я-то хотел задушить тебя! — воскликнул герцог.
Гримо улыбнулся.
— Но погоди-ка! — сказал герцог.
И он сунул руку в карман.
— Погоди! — повторял он, тщетно шаря по всем карманам. — Такая преданность внуку Генриха Четвертого не должна остаться без награды.
У герцога Бофора было, очевидно, прекрасное намерение, но в Венсене у заключенных предусмотрительно отбирались все деньги.
Видя смущение герцога, Гримо вынул из кармана набитый золотом кошелек и подал ему.
— Вот что вы ищете, — сказал он.
Герцог открыл кошелек и хотел было высыпать все золото в руки Гримо, но тот остановил его.
— Благодарю вас, монсеньор, — сказал он, — мне уже заплачено.
Герцогу оставалось только еще более изумиться. Он протянул Гримо руку. Тот подошел и почтительно поцеловал ее. Аристократические манеры Атоса отчасти перешли к Гримо.
— А теперь что мы будем делать? — спросил герцог. — С чего начнем?
— Сейчас одиннадцать часов утра, — сказал Гримо. — В два часа пополудни ваше высочество выразит желание сыграть партию в мяч с господином Ла Раме и забросит два-три мяча через вал.
— Хорошо. А дальше?
— Дальше ваше высочество подойдет к крепостной стене и крикнет человеку, который будет работать во рву, чтобы он бросил вам мяч обратно.
— Понимаю, — сказал герцог.
Лицо Гримо просияло. С непривычки ему было трудно говорить.
Он двинулся к двери.
— Постой! — сказал герцог. — Так ты ничего не хочешь?
— Я бы попросил ваше высочество дать мне одно обещание.
— Какое? Говори.
— Когда мы будем спасаться бегством, я везде и всегда буду идти впереди. Если поймают вас, монсеньор, то дело ограничится только тем, что вас снова посадят в крепость; если же попадусь я, меня самое меньшее повесят.
— Ты прав, — сказал герцог. — Будет по-твоему — слово дворянина!
— А теперь я попрошу вас, монсеньор, только об одном: сделайте мне честь ненавидеть меня по-прежнему.
— Постараюсь, — ответил герцог.
В дверь постучались.
Герцог положил письмо и кошелек в карман и бросился на постель: все знали, что он делал это, когда на него нападала тоска. Гримо отпер дверь. Вошел Ла Раме, только
Бросив вокруг себя пытливый взгляд, Ла Раме удовлетворенно улыбнулся: отношения между заключенным и его сторожем, по-видимому, нисколько не изменились к лучшему.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал Ла Раме, обращаясь к Гримо. — А я только что говорил о вас в одном месте. Надеюсь, что вы скоро получите известия, которые не будут вам неприятны.
Гримо поклонился, стараясь выразить благодарность, и вышел из комнаты, что делал всегда, когда являлся его начальник.
— Вы, кажется, все еще сердитесь на бедного парня, монсеньор? — спросил Ла Раме с громким смехом.
— Ах, это вы, Ла Раме? — воскликнул герцог. — Давно пора! Я уже лег на кровать и повернулся носом к стене, чтобы не поддаться искушению выполнить свое обещание и не свернуть шею этому негодяю Гримо.
— Не думаю, однако, чтобы он сказал что-нибудь неприятное вашему высочеству? — спросил Ла Раме, тонко намекая на молчаливость своего помощника.
— Еще бы, черт возьми! Немой эфиоп! Ей-богу, вы вернулись как раз вовремя, Ла Раме. Мне не терпелось вас увидеть!
— Вы слишком добры ко мне, монсеньор, — сказал Ла Раме, польщенный его словами.
— Нисколько. Кстати, я сегодня чувствую себя очень неловким, что, конечно, будет вам на руку.
— Разве мы будем играть в мяч? — вырвалось у Ла Раме.
— Если вы ничего не имеете против.
— Я всегда к услугам вашего высочества.
— Поистине вы очаровательный человек, Ла Раме, и я охотно остался бы в Венсене на всю жизнь, лишь бы не расставаться с вами.
— Во всяком случае, ваше высочество, — сказал Ла Раме, — не кардинал будет виноват, если ваше желание не исполнится.
— Как так? Вы виделись с ним?
— Он присылал за мной сегодня утром.
— Вот как! Чтобы потолковать обо мне?
— О чем же ему больше и говорить со мной? Вы мучите его, как кошмар, ваше высочество.
Герцог горько улыбнулся.
— Ах, если бы вы согласились на мое предложение, Ла Раме! — сказал он.
— Полноте, полноте, ваше высочество. Вот вы опять заговариваете об этом. Видите, как вы неблагоразумны.
— Я уже говорил вам, — продолжал герцог, — и опять повторяю, что озолочу вас.
— Каким образом? Не успеете вы выйти из крепости, как все ваше имущество конфискуют.
— Не успею я выйти отсюда, как стану владыкой Парижа.
— Тише, тише! Ну, можно ли мне слушать подобные речи? Хорош разговор для королевского чиновника! Вижу, монсеньор, что придется мне запастись вторым Гримо.
— Ну хорошо, оставим это. Значит, ты толковал обо мне с кардиналом? В следующий раз, как он пришлет за тобой, позволь мне переодеться в твое платье, Ла Раме. Я отправлюсь к нему вместо тебя, сверну ему шею и, честное слово, если ты поставишь это условием, вернусь назад в крепость.