Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Что такое? Эти бочки, что видны в щель двери?
— Портвейн, — повторил Гримо и вновь погрузился в арифметические вычисления.
— А я слышал, что портвейн — превкусное испанское вино, — снова обратился Блезуа к Мушкетону.
— Отличное, — сказал Мушкетон, облизываясь, — превосходное. Оно имеется и в погребе господина барона де Брасье.
— А что, если мы попросим этих англичан продать нам бутылку портвейна? — предложил Блезуа.
— Продать? — изумился Мушкетон, в котором
— Взять так, — отвечал Блезуа, — то есть присвоить себе добро ближнего своего? Ведь это запрещено, кажется.
— Где это запрещено?
— В заповедях божьих или церковных, уж не знаю наверное, а только помню, что сказано: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего».
— Ты совсем еще ребенок, Блезуа, — покровительственным тоном заметил Мушкетон. — Совсем ребенок, повторяю еще раз. Скажи-ка, где в Писании сказано, что англичанин твой ближний?
— Этого действительно не сказано; по крайней мере, я что-то не помню, — отвечал Блезуа.
— Если бы ты, вроде меня или Гримо, десяток лет провел на войне, мой дорогой Блезуа, ты научился бы делать различие между домом ближнего и домом врага. Я полагаю, что англичанин есть враг, а портвейн принадлежит англичанину, и, следовательно, он принадлежит нам, так как мы французы.
Разве ты не знаешь правила: все, что ты взял у неприятеля, — твое?
Речь эта, произнесенная со всей той авторитетностью, на которую Мушкетон, как ему казалось, приобрел право в силу своего долгого опыта, поразила Блезуа; он опустил голову, словно размышляя, по внезапно поднялся с видом человека, неожиданно напавшего на новый аргумент, который припрет противника к стене.
— Ну а наши господа, они тоже так думают?
Мушкетон пренебрежительно усмехнулся.
— Недоставало только, чтобы я нарушил сон наших храбрых и добрых господ, чтобы доложить им: «Ваш слуга Мушкетон хочет пить. Пожалуйста, дайте ему ваше разрешение». Ну, спрошу я тебя, на что господину де Брасье знать, хочу я пить или нет?
— Да ведь это дорогое вино, — проговорил, качая головой, Блезуа.
— Да хоть бы оно было жидкое золото! Наши господа все равно не стали бы стесняться. Знай, что один барон де Брасье настолько богат, что мог бы выпить целую бочку портвейна, Даже если бы ему пришлось платить по пистолю за каплю. И я, право, не вижу, — продолжал Мушкетон, все более и более надуваясь от чванства, — почему бы слугам отказывать себе в том, в чем не стали бы себе отказывать господа?
Встав с места, он взял кувшин с пивом, вылил его через иллюминатор в море и величественно двинулся к двери
— Ага, дверь заперта! Эти черти англичане страшно подозрительны.
— Заперта! — воскликнул Блезуа не менее жалобно. — Ах, проклятье! Вот горе-то! А у меня прямо кишки переворачиваются.
Мушкетон обернулся к Блезуа с обескураженным выражением на лице, которое ясно показывало, что он в полной мере разделяет отчаяние славного парня.
— Заперта! — повторил он.
— Но, — робко заметил Блезуа, — я слышал, господин Мустон, как вы рассказывали, что однажды в молодости, кажется в Шантильи, вы прокормили себя и своего господина, ловя куропаток в силки, карпов на удочку и бутылки на шнурок.
— Это правда, — заявил Мушкетон, — это правда, сущая правда: вот и Гримо может подтвердить. Но в погребе была лазейка, и вино было разлито в бутылки; а, здесь не могу же я просунуть шнурок сквозь эту дверь и протащить посудину весом пудов в тридцать.
— Этого нельзя, но можно вынуть из перегородки две-три доски, а в бочке просверлить буравом дырку, — заметил Блезуа.
Мушкетон вытаращил свои круглые глаза и посмотрел на Блезуа, как человек, встретивший в другом качества, о которых он и не подозревал.
— Правда, это можно! Но где достать клещи, чтобы отодрать доски, и бурав, чтобы просверлить бочку?
— Футляр, — вдруг вмешался Гримо, закончивший в это время свои счеты.
— Ах да, футляр, — проговорил Мушкетон, — я было и забыл.
Гримо заведовал не только казной, но и оружием, кроме счетов, у него был еще футляр с инструментами, Гримо был человек величайшей предусмотрительности, и в этом футляре, тщательно уложенном в дорожный мешок, находилось все необходимое. Между прочим имелся там и бурав почтенных размеров; им-то и вооружился Мушкетон.
Что касается до клещей, то ему недолго пришлось искать, чем заменить их, так как кинжал, заткнутый за пояс, мог отлично послужить вместо клещей. Мушкетон отыскал место, где между досками виднелись щели, и немедленно принялся за дело.
Блезуа взирал на него с изумлением и нетерпеливо следил за его работой, вмешиваясь иногда, чтобы помочь вытащить гвоздь или подать совет, всякий раз уместный и полезный.
В один миг Мушкетон оторвал три доски.
— Ловко! — заметил Блезуа.
Мушкетон, однако, являлся полной противоположностью той лягушки, которая пыталась сравниться с волом и считала, что она больше, чем была на самом деле. Он укоротил свое имя на целую треть, но не мог проделать того же со своим животом. Попытавшись пролезть в отверстие, Мушкетон с огорчением убедился, что нужно вынуть еще, по крайней мере, две или три доски.