Двадцать лет спустя (с половиной)
Шрифт:
– Кстати, я как раз могу это устроить, - сказал добрый Д’Арнатьян.
– И ничего особенного делать не придется, ну разве что проткнуть кого-нибудь, словом все как раньше.
– Так мы едем путешествовать?
– радостно воскликнул Потрос.
– Тогда я замок с собой возьму, ведь ночевать в гостиницах это сплошное разорение просто.
– О'кей, - сказал Д’Арнатьян, - смачно сплюнув в резиновую траву.
– Только Вы, друг мой, сначала езжайте в Париж без меня. А я заеду за Отосом, кстати, не знаете, где он живет?
– В имении Бражелон, доставшемся ему по наследству от внезапно умершего родственника, - ответил Потрос, закрываясь в одном из резиновых туалетов,
– Внезапно?
– переспросил Д’Арнатьян, - Отос, насколько я его помню ничего внезапно не делает, ну если только деньги нужны.
– Может быть, это не он?
– высказал догадку Потрос, и как всегда ошибся.
– Планше, мы уезжаем, сразу после того, как только я поем. Накорми лошадей, а я пока посплю. С этими словами он пинул Планше и, повалившись как сноп в резиновую траву, захрапел. Планше от злости пнул резиновую собаку, сторожившую резиновый замок Потроса, после чего, как порядочный слуга и скотина, наплевав на приказание, улегся в резиновую траву.
Однако Потрос, следуя обычаям гостеприимства, позаботился о корме для лошадей, накормив их протухшим гороховым пюре. Д’Арнатьян и Планше на свою беду обнаружили это уже в пути, так что пришлось привязать бесчувственного Планше к седлу, а опытный Д’Арнатьян, привыкший всего ожидать от друзей, надел противогаз, припасенный для таких случаев. В целом же, пейзаж вокруг омрачался только тем, что на всем пути падали замертво звери и птицы, оказавшиеся в пределах досягаемости воздушных последствий горохового пюре. Разозлившись, гасконец написал донос на Потроса в налоговую полицию.
Глава 14.
Подъехав к имению Бражелон, Д’Арнатьян в изумлении остановился и, развязав веревку, благодаря которой Планше даже потеряв сознание, прямо сидел в седле (если он сидел не прямо, веревка врезалась ему в шею), столкнул Планше с лошади, чтобы привести его в чувство.
– Ой, бля!
– воскликнул Планше, - то ли выражая неудовольствие по поводу столь болезненного пробуждения, то ли пораженный увиденным.
Замок Бражелон, а это был именно он (об этом свидетельствовал указатель, лежавший в пыли у дороги), был вовсе не похож на жилище алкоголика, каковым, как ожидал Д’Арнатьян, должен был стать его друг еще лет восемнадцать назад. Нет, скорее замок был похож на дом умалишенных: здание опоясывалось тремя кольцами колючей проволоки под напряжением электричества, пулеметными вышками, миниатюрными минными полями и рвом, заполненным помойными отходами, накопленными, судя по всему, если учитывать глубину рва, за последние две тысячи лет. Запах рва сбивал все самолеты, пролетавшие мимо. Посреди двора виднелись останки орбитальной станции, также, сбитой этим химическим оружием. Словом дом нисколько не соответствовал характеру благородного Отоса, молчуна и выпивохи, рубахи - парня.
– Неужели он умер?
– с надеждой спросил сам у себя Д’Арнатьян, который лет двадцать с половиной назад одолжил у “старины Отоса” полпистоля.
– Планше, иди и узнай все, я не решаюсь даже спросить, жив ли мой друг, - понюхав луковицу и вытерев слезы, выступившие на глазах, добавил благородный гасконец.
Исполнительный Планше деловито осмотрелся вокруг и увидел какого-то паренька, гулявшего с пулеметом наперевес по территории внутри замка.
– Эй, малый, иди-ка сюда, - не совсем вежливо, закричал Планше.
– Промудоблядский загребаный педераст, язвить твою душу за ногу, бля, - сказал он и страшно выругался.
– Оглох что ли, - заорал снова, не увидев на лице неизвестного обитателя
– Оккупанты, - завизжал вдруг тот, направляя выщербленное от частого употребления дуло пулемета в сторону Планше.
– Янки гоу хоум! Смерть джи-ай! Да здравствует Папа Карла Маркс, друг всех рабочих и угнетенных!
– провизжал он на самой высокой ноте, на которой только можно визжать от боли в ампутированных по ошибке врачей гениталиях при операции по лечению насморка. После чего, парень, наслушавшийся нео-мао-марксистской помойной бредятины и накурившийся марихуаны под завязку, решил подкрепить свои лозунги реальными делами и открыл шквальный огонь.
– Трах-тах-тах-тах-тах-тах-тах-тарахтах...- завыл пулемет, удерживаемый трясущимися руками несгибаемого борца за коммунизм. Несмотря на то, что расстояние до Планше и Д’Арнатьяна было всего метров пятьдесят-шестьдесят, неизвестный все-таки умудрился не попасть в них, несмотря на высокую кучность стрельбы. Пули свистели рядом с нашими героями, но не задевали их. Зато лимузин, ехавший по дороге, метрах в двадцати слева от наших героев, оказался нашпигован свинцом, как рождественская елка иголками. Взрыв, разметал обломки лимузина, один из которых ударил незадачливого стрелка по кумполу, и тот с громким душераздирающим криком упал. Через три секунды он поднял голову и прокричал:
– Папа! Убивают!
– после чего вновь уронил голову.
Глава 15.
Не прошло и получаса, как на пороге дома, зевая и рыгая, появился человек с благородной осанкой. В руках у него был перочинный ножик, которым он ковырял в зубах. Взглянув на происходящее, он зевая вновь скрылся за дверью, после чего, спустя несколько минут появился на крыльце в черном широкополом плаще, из-под которого выглядывал новехонький с иголочки мундир эсэсовца. На груди у него висел “шмайсер”, а в руках по-прежнему находился перочинный ножик. На глазах красовались черные очки с треснувшими стеклами, отчего незнакомец ужасно походил на кота Базилио. Фуражка с высоким верхом на голове, ужасно напоминала Д’Арнатьяну идиотское кепи Отоса, которое тот всегда носил, когда напивался до бесчувственного состояния.
– Эта фуражка ужасно напоминает мне идиотское кепи Отоса, которое он всегда носил, когда напивался до бесчувственного состояния, - пробормотал про себя гасконец.
– Неужели Отос?
– с волнением в голосе, хрипло произнес, надеявшийся на обратное Д’Арнатьян.
– точно, Отос!
– решил для себя Д’Арнатьян, увидев, что незнакомец наступил на собственный плащ, и покатился по ступенькам лестницы.
– Граф де Ла Фер, собственной персоной, мать его так!
– слезы радости появились на глазах гасконца. Отбросив ненужную больше луковицу, он направился к незнакомцу.
– Надеюсь, он уже забыл про полпистоля, которые я у него одолжил лет двадцать с половиной назад, - с надеждой подумал наш герой, приближаясь к своему старому другу.
– Отос! Старина! Это я Д’Арнатьян!
– громко крикнул он, надеясь, что тот не станет сначала стрелять, а потом разбираться.
– Д’Арнатьян! Мой дорогой друг!
– узнал Отос Д’Арнатьяна и выстрелил в цепь подъемного моста. Однако он промахнулся и попал в спящего на часах привратника с большим ружьем. Тот уткнулся носом в кнопку управления мостом и, тем самым, опустил мост, совершив, по мнению Отоса единственно полезный поступок в своей жизни, которая состояла из трех незамысловатых частей - жранья, спанья и посещения туалета.