Двадцать лет спустя
Шрифт:
Базен сделал жест отчаяния, показавший, что он, может быть, и одобряет такую мораль, но отнюдь не одобряет тон, каким она высказана.
— Базен, любезнейший, вы не замечаете, что я вижу вас в зеркале! А ведь я вам запретил раз навсегда всякие выражения одобрения или порицания. Будьте добры, принесите-ка нам испанского вина и отправляйтесь в свою комнату. К тому же мой друг д'Артаньян желает сказать мне кое-что по секрету. Не правда ли, д'Артаньян?
Д'Артаньян утвердительно кивнул головой, и Базен, подав испанское вино, удалился.
Оставшись
Арамис первый прервал молчание.
Глава 11. ДВА ХИТРЕЦА
— О чем вы думаете, д'Артаньян, и чему улыбаетесь?
— Я думаю, — сказал д'Артаньян, — что, когда выбыли мушкетером, вы всегда смахивали на аббата, а теперь, став аббатом, вы сильно смахиваете на мушкетера.
— Это верно, — засмеялся Арамис. — Человек, как вы знаете, мой дорогой д'Артаньян, странное животное, целиком состоящее из противоречий. С тех пор как я стал аббатом, я только и мечтаю что о сражениях.
— Это видно по вашей обстановке: сколько у вас тут рапир, и на любой вкус! А фехтовать вы не разучились?..
— Я? Да я теперь фехтую так же, как фехтовали вы в былое время, даже лучше, быть может. Я этим только и занимаюсь целый день.
— С кем же?
— С превосходным учителем фехтования, который живет здесь.
— Как, здесь?
— Да, здесь, в этом самом монастыре. В иезуитских монастырях можно встретить кого угодно…
— В таком случае вы убили бы господина де Мaрсильяка, если бы он напал на вас один, а не во главе двадцати человек?
— Непременно, — сказал Арамис, — и даже во главе его двадцати человек, если бы только я мог пустить в ход оружие, не боясь быть узнанным.
«Да он стал гасконцем не хуже меня, черт побери!» — подумал д'Артаньян и прибавил вслух:
— Итак, мои милый Арамис, вы спрашиваете, для чего я вас разыскивал?
— Нет, я этого не спрашивал, — лукаво заметил Арамис, — но я ждал, когда вы сами мне это скажете.
— Ну хорошо, так вот, я искал вас единственно для того, чтобы предложить вам возможность убить господина де Марсильяка, когда вам заблагорассудится, хотя он и светлейший принц.
— Так, так, так! Это мысль! — сказал Арамис.
— Которою я и предлагаю вам воспользоваться, дорогой мой. У вас тысяча экю дохода в аббатстве, да от продажи проповедей вы имеете двенадцать тысяч. Но скажите: богаты ли вы сейчас? Отвечайте откровенно!
— Богат? Да я нищ, как Иов! Обшарьте у меня все карманы и ящики больше сотни пистолей и не найдете.
«Сто пистолей, черт возьми! И это он называет быть нищим, как Иов! — подумал д'Артаньян. — Будь они у меня всегда под рукой, я был бы богат, как Крез».
Затем прибавил вслух:
— Вы честолюбивы?
— Как Энкелад.
— Так вот, мой друг, я дам вам возможность стать богатым, влиятельным и получить право делать все, что вздумается.
Облачко
— Говорите, — сказал Арамис.
— Сперва еще один вопрос. Вы занимаетесь политикой?
В глазах Арамиса сверкнула молния, такая же быстрая, как тень, промелькнувшая по его лицу прежде, но все же недостаточно быстрая, чтобы ее не заметил д'Артаньян.
— Нет, — ответил Арамис.
— Тогда любое предложение вам будет на руку, раз сейчас над вами нет иной власти, кроме божьей, — засмеялся гасконец.
— Возможно.
— Вспоминаете ли вы иногда, милый Арамис, о славных днях нашей молодости, проведенных среди смеха, попоек и поединков?
— Да, конечно, и не раз жалел о них. Счастливое было время! Delectabile tempus! [8]
—Так вот, друг мой, эти веселые дни могут повториться, это счастливое время может вернуться. Мне поручено разыскать моих товарищей, и я начал именно с вас, потому что вы были душой нашего союза.
Арамис поклонился скорее из вежливости, чем из благодарности.
— Опять окунуться в политику! — проговорил Арамис умирающим голосом и откидываясь на спинку кресла. — Ах, дорогой д'Артаньян, вы видите, как размеренно и привольно течет моя жизнь. А неблагодарность знатных людей мы с вами испытали, не так ли?
8
Веселоевремя! (лат.)
— Это правда, — сказал д'Артаньян, — но, может быть, эти знатные люди раскаялись в своей неблагодарности?
— В таком случае другое дело. На всякий грех — снисхождение. К тому же вы совершенно правы в одном, а именно — что если уж у нас опять явилась охота путаться в государственные дела, то сейчас, мне кажется, самое время.
— Откуда вы это знаете? Ведь вы не занимаетесь политикой?
— Ах, боже мой! Хоть я сам и не занимаюсь ею, зато живу в такой среде, где ею очень занимаются. Увлекаясь поэзией и предаваясь любви, я близко сошелся с Саразеном, сторонником господина де Копти, с Вуатюром, сторонником коадъютора, и с Буа-Робером, который, с тех пор как не стало кардинала Ришелье, не стоит ни за кого или, если хотите, стоит сразу за всех; так что дела политические не так уж мне чужды.
— Так я и думал, — сказал д'Артаньян.
— Впрочем, друг мой, все, что я скажу вам, — это лишь речи скромного монаха, человека, который, как эхо, просто повторяет все, что слышит от других. Я слышал, что в настоящую минуту кардинал Мазарини очень обеспокоен оборотом дел. По-видимому, его распоряжения не пользуются тем уважением, с каким прежде относились к приказаниям нашего былого пугала, покойного кардинала, чей портрет вы здесь видите; ибо, что ни говори, а, нужно признаться, он был великий человек.