Двадцать один день
Шрифт:
– Похоже, они мошенничают с деньгами, которые платят за пациентов, и намеренно ставят более серьёзные диагнозы, чем на самом деле, – выпалил Химуро, не дав Кагами возразить и незаметно пнув его под столом ногой.
– Но это ещё доказать надо, – ответил Кагетора.
– Вот мы и пытаемся доказать, – бросил Химуро. – Так чтобы вы знали, предшественник Кагами провёл две недели в больнице с тяжкими телесными.
– Накатани сказал, что он уволился…
– Его заставили уволиться, а когда он отказался, избили, – припечатал Тацуя.
– Я забираю оттуда Кагами, – заявил
– Не надо! – синхронный крик товарищей заставил Айду отдёрнуть руку, уже лежавшую на трубке телефона.
– Не надо, – повторил Химуро уже спокойнее. – Теперь нам нужно, чтобы Кагами был там. И постарайтесь ничем не выдать своей осведомлённости, даже если они будут вам звонить и задавать вопросы. Вы ничего не знаете, – глядя прямо собеседнику в глаза, настойчиво повторил Химуро.
– Вы совсем охренели? – возразил Кагетора. – Чем вы думаете?
– Эй, Кагами, – Коганей осторожно просунул голову в кабинет начальства, предварительно постучав, – там твой Куроко…
– Чего? – Тайга вскочил со стула.
– Ну, засел в душевой и не выходит. Ему там нехорошо, мне кажется, – почесал затылок Шинджи.
– Тьфу ты, вот как знал, что нельзя его оставлять! – Кагами выбежал из кабинета, предоставив Тацуе разбираться с Кагеторой, и направился прямо к раздевалкам, по дороге старательно напрягая извилины на тему причины внезапного срыва у подопечного и того, какую взбучку ему устроит док.
В душевой шумела вода, и слышалось невнятное бормотание. Возле закрытой двери выстроились в прямую линию строго по росту Митобэ, Хьюга и Идзуки, а стоявший чуть в сторонке Киёши усиленно чесал репу, казалось, на полном серьёзе обдумывая план действий по экстренной эвакуации человека из душевой.
– Эй! – Кагами остановился у двери и подёргал за ручку – закрыто. – Подопечный? Чего ты там? Это я.
– Совершенно никуда не годится, – донеслось из-за двери.
– Что не годится? – Кагами нахмурился, лихорадочно соображая, что бы сделал док на его месте, и прильнул ухом к двери. – Послушай, открой дверь, и мы посмотрим, что там не годится.
– Так нельзя, я не одет. Неприлично быть неодетым при посторонних, – пробормотал подопечный, и Кагами легко представил, как Куроко слегка тряхнул головой, словно подтверждая свои слова. – Никуда не годится.
– Давай так, – Кагами набрал в лёгкие побольше воздуха. – Я закрою глаза, ты откроешь дверь, и я войду. Только я, больше никто. Я ведь не такой уж посторонний. И смотреть я не буду. – Тайга улыбнулся, ободрённый воцарившейся за дверью тишиной, наполненной только звуками падающей воды, и сделал товарищам знак, что справится сам. Киёши кивнул, перебросил ему большое махровое полотенце и отошёл от двери. – Так годится? Я закрыл глаза. – Тайга повесил полотенце на плечо, сжал дверную ручку пальцами и честно зажмурился.
Пауза продолжалась секунд двадцать, в течение которых Кагами слышал только собственные гулкие удары сердца где-то в ушах, потом раздался лёгкий
– Я захожу и не смотрю, – проговорил он, осторожно открыл дверь, неловко вошёл внутрь и снова закрыл её.
Воздух внутри был влажным и густым. Подопечный молчал, и Кагами занервничал, чётко осознавая, что предложенный вариант хоть и позволил ему оказаться внутри, но всё равно не давал возможности понять, в порядке ли Куроко, не поранился ли и что всё-таки «никуда не годится».
– Эй, Куроко? – нерешительно позвал он. – Я вот тебе полотенце принёс, вдруг ты забыл?..
– Не могу, – отозвался Куроко откуда-то слева, и Кагами инстинктивно развернулся на голос и сделал полшага в его сторону. – Я не могу. Не получается. Никуда не годится.
– Что ты не можешь-то? – переспросил Кагами, перебирая в уме догадки одна чудесатее другой.
– Будет больно. Я не могу, – затараторил подопечный своим монотонным голосом. – Все могут, а я не могу. Это неправильно. Я хочу, как все, но не могу. Это никуда не годится.
Кагами нервно сглотнул, размышляя над следующим наводящим вопросом, и неожиданно припомнил вчерашнюю фразу подопечного: «Под душем больно. Никуда не годится», – и тут же смачно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Так вот ты чего… – протянул он, заметно расслабившись. – Слушай, ну это я виноват. Я забыл, что ты в ванне всегда плескаешься и не любишь мыться под душем. Ты меня прости, ладно? – Тайга не совсем понимал, почему нёс весь этот бред, но откуда-то возникло чёткое желание извиниться.
– Никуда не годится, – повторил подопечный, и голос его показался Кагами чуть менее напряжённым.
– Согласен, – усиленно покивал Тайга. – Но мы сейчас что-нибудь придумаем. – Он запустил руку в непослушные вихры на затылке. – Ванну, конечно, тут не найдёшь…
– Я неправильный, – тихо пробормотал Куроко. – Я не могу мыться в душе, потому что я неправильный. Это никуда не годится.
– Эй, а ну-ка слушай сюда, – повинуясь секундному позыву, Кагами сделал ещё несколько шагов на голос, протянул вперёд руку. – Ты не такой, как все. Ты забавный и немного странный. Зато ты куда как умнее меня в математике. И столько про поезда знаешь. И про Джордана все подробности. И ты правда интересно играешь в баскетбол. Поэтому мне, если честно, чихать на то, что у тебя синдром немца, фамилию которого я ни за что, наверное, не запомню. Вот так вот. Что на это скажешь?
– Будь здоров, Кагами-кун, – проговорил подопечный после полуминутного молчания, и Кагами показалось, что его голос прозвучал ближе.
– Чего? – нахмурился Тайга.
– Когда кто-то чихает, принято говорить «Будь здоров», – пояснил Куроко.
– Вот теперь узнаю моего чудика, – хохотнул Кагами и тут же добавил: – Слушай, я вот что подумал: может тебе таз подойдёт? А? Куроко? Ты хоть отвечай, я же не вижу ни зги! Ты там киваешь, что ли? Или нет?
– Таз – это не ванна, – упрямо проговорил Куроко, но после некоторого раздумья добавил: – Но в тазу не больно.