Двадцать отражений лжи
Шрифт:
Достаточно сделать один-единственный шаг — следом, и можно сыграть еще. В последний, самый последний раз…
Перешагиваю через высокий порог, и в тот же миг сквозняк захлопывает дверь за моей
— О чем ты просил?
— Никогда тебя не видеть, — от хриплого голоса веет холодом.
— Почему?
Руки наконец находят неуловимую тень, стоящую в шаге от меня, и я делаю этот шаг…
Непослушные пальцы скользят по воротнику рубашки, шее, зарываются в отросшие волосы.
— Уходи, — его руки вздрагивают и пытаются оттолкнуть. Ложатся на поясницу, проводят по спине… мягко, почти лаская. И отталкивая.
— Не хочу…
Я тянусь к нему, тянусь всем телом. Притягиваю к себе непокорно вскинутую голову и прижимаюсь губами к его губам, неподатливым, не желающим отвечать.
— Хватит. Хватит! — глухой голос, неровное дыхание. Почти рык. И — вдруг обнявшие руки. Горячо, до боли, до слез… до тихого вздоха. Почти признание. Склоненная голова, губы, легко касающиеся щек. Почти…
— Так почему? — мой шепот легко разбивается на
— Слишком больно.
Закрываю глаза, незрячие, слепые, прижимаюсь лбом к его груди. Он целует мою ладонь, прикладывает к щеке…
— Но как ты смог?…
— Я не смог. Зато смогла моя мать — удерживать от распада душу, пока в этом мире не восстановили тело. Не знаю никого, кто еще мог бы быть способен на такое…
Я провела по гладкой, без единого шрама, коже в распахнутом вороте рубашки.
— Значит, простили?
— Может быть.
— А меня?
— Прекрати…
Темнота… единственная настоящая богиня — ты. Ты любишь нас. Любишь укрывать нас своим покрывалом, любишь давать нам надежду. Все поцелуи, которыми закрывают мои губы, неуверенные, горячие, нежно-горькие — твои. Все объятья, от которых перехватывает дыхание — твои. Сегодня все — твое, до последнего касания горячей кожи, последнего сонного поцелуя, последнего слова, сказанного шепотом. Сегодня мы твои дети.
Дети, прекратившие наконец играть.
Мы разбили свои зеркала. А дальше… А дальше мы будем просто жить.