Двадцатый год. Книга первая
Шрифт:
– Это у тебя природа взяла свое. Известная ее часть.
Юрий зачем-то поглядел куда-то вниз. Бася встала и, стараясь говорить спокойно, твердо подвела последнюю черту.
– Нам необходимо расстаться, Кудрявцев.
Юрий опять пробежался глазами по комнате. Баськино сердце сжалось. Неужели всё так просто? Он же не такой, совсем. Ладно, Аделина, Лидия, пусть. Но я – неужели только из-за квадратных сажен?
– Ты права, – промямлил он. – Конечно. Однако… Не будем торопиться. Я не знаю, куда мне съехать.
Кажется, он и это продумал заранее. Так, на всякий случай. Игра художественного воображения.
– Да, конечно, – смиренно кивнула Барбара. – Я понимаю. Herinaceus quidam…
Юрий приготовился обидеться. Непонятные словечки, мелькавшие в речи незаписанной супруги, воспринимались им как вопиющая бестактность. Бася и сама себя за них корила.
– Какой такой херинацеус? – спросил он, выставив подбородок и вонзившись в Басино лицо глазами не великого, но все же живописца.
– Ежик, – успокоила его Барбара. – По-латыни. Рассказ был такой в хрестоматии. Про змею и ежика.
– Не слышал, – насупился Юрий, находивший гимназии орудием угнетения и завистливо ненавидевший гимназистов. – Кто тут ежик?
– Ты.
На лице незаписанного супруга отпечаталось внутреннее «уф».
– А змея, выходит, ты? Да ладно, не преувеличивай. Ты молодец, Баська. Держишь фасон. Знаешь… Быть может, Аля могла бы некоторое время…
– Ты предлагаешь жить втроем?
– В нынешних трудных условиях… многие вынуждены тесниться на очень малой площади. Маяковский с Бриками, Есенин, Мариенгоф.
– Ну да. А что ты скажешь про любовь втроем? Аттические ночи на Остоженке?
– Почему аттические? – удивился Юрий. – Афинские.
Бася вспыхнула от злости. Поправлять еще вздумал, специалист по чувственным радостям.
– Потому что Афины в Аттике!
– Не в Греции?
Бася поняла, что сейчас разревется. Отвернулась, закусила губу. Осторожно приблизился Юрий. Ладонью провел по своим волосам цвета ржи – не хуже, чем у Сережи Есенина. Ставшими когда-то, наряду со мнимым артистизмом, убедительным аргументом pro.
– Нет, если ты… Хотела бы… то…
Слезы высохли сами собой. Бася встала и скрестила руки.
– Я не хотела бы, Юра. Представляешь, я лишь сегодня поняла, до какой же степени я мещанка.
Отошла к окну и уставилась в мутную темень. Сердце тоскливо сжалось. Кошмарный день перекатился в вечер. Пусто, мокро, ни аптеки, ни фонаря.
– Боюсь, Аделина тоже будет против, – помолчав, предположил супруг.
– Вот видишь, – не стала спорить Бася. – Местечковое воспитание, Бердичев.
– Минск, – обиженно поправил муж. – Там теперь, между прочим, ваши. Аделина тоже беженка.
Барбара повернула голову.
–
– Нет, мои, – раздраженно бросил Кудрявцев.
Стиснув зубы, Бася стала разбирать постель. Скинув платье, в теплом белье нырнула под два одеяла. Решительным жестом остановила бывшего супруга.
– Куда? Половой вопрос мной решен окончательно и бесповоротно. Пока ты здесь, будешь спать на полу.
– Бася, брось дурацкие шутки. Если я невыносим тебе, положим между нами шинель.
– На пол!
* * *
Ближе к ночи ярость Лидии утихла. Погрязшая в нелепом целомудрии полячка – католичка, что с нее возьмешь? – стала казаться по-своему оригинальной. Нет, Лидия и не подумает ей мстить. Она просто поможет глупышке вернуться домой – в Варшаву. Вопреки своим злобным пророчествам.
– Ты уверена, что барышня захочет? – спросил товарищ Збигнев, тот самый командир в «островерхой фаллической шапке», встреченный Басей на днях. – Почему ты не сказала мне сразу?
– Я думала, ей хорошо у нас в Москве. Но потом поняла – она безумно хочет в Варшаву. И вспомнила: ты ищешь таких людей.
В беседах с Лидией Барбара о своих желаниях не обмолвилась ни словом. Но и Лидия сказала честно: «я поняла».
– Отлично, – подытожил командир, разливая по бокалам принесенное в портфеле «Абрау». – И чем она тебе не подошла? Не получилось уложить на мишку?
Лидия вздохнула.
– В нее нельзя не влюбиться, Збышек. Поверь, ты бы тоже не устоял. Кстати, ты еще бываешь в Коминтерне? Можешь познакомить меня с красивым негром? Из Сенегала, Дагомеи.
– Негров не видел, если подтянутся, то к конгрессу. Уланами уже пресытилась?
– Ты улан?
– Все поляки уланы, милая.
Бася давно и покойно спала. Потрясенный Юрий ворочался на полу.
4. Incipit vita nova
Мутный рассвет за окном застал Барбару проснувшейся – от холода, сегодня более сильного, чем прежде. «Хоть какой-то прок был от херинацея», – зло подумал она и поглядела на свернувшегося на полу Кудрявцева. Глаза его были открыты.
Выбираться из-под одеял и нырять в холодный воздух не хотелось, но Бася заставила себя произнести:
– Вы проснулись, Юрий? Если да, прошу выйти в прихожую.
– Что?
– Прошу вас выйти в прихожую. Можно в клозет. Мне нужно сделать гимнастику.
– Делайте. Я тоже буду делать.
Прежде гимнастика его не привлекала, и он только подсмеивался над Басей, когда та пыталась объяснить достоинства несложных упражнений по системе Мюллера. Называл ее мюллеровкой и мюллершей. Но смотреть на ее экзерсисы любил – Басе же нравилось ощущать свою упругость, подтянутость и гибкость под внимательным, когда-то восхищенным взглядом. Особенно летом, когда тепло и можно обходиться без одежды.