Двадцатый век. Электрическая жизнь

Робида Альбер

– Что же такое случилось?

– Просто-напросто меня опять погубила несчастная застенчивость. Увидев себя лицом к лицу со строгими судьями, я смутилась, смешалась, перепутала решительно все и была завалена грудою черных шаров…

– He плачьте же! Вы опять явитесь на экзамен и разумеется его выдержите! Пожалуйста, Эстелла, не плачьте… Я не хочу, чтоб вы плакали!.. Я не в состоянии вынести ваших слез… Голубушка Эстелла, дорогая моя Эстеллочка!..

– Как? «Ваша дорогая Эстеллочка»? – вскричал голос, раздавшийся позади девушки. – Я нахожу это с вашей стороны, милостивый

государь, слишком фамильярным!..

Это был голос г-жи Лакомб, которая, не найдя Эстеллы в Цюрихе, вернулась домой страшно встревоженная и только что узнала от фонографа в гостиной о прискорбном результате государственного поверочного испытания.

Жорж Лоррис на мгновение смутился. Он знал г-жу Лакомб, так как уже не раз имел случай беседовать с нею по телефоноскопу.

– Ваша дочь, сударыня, до такой степени огорчена своей неудачей, что с моей стороны было совершенно естественно стараться ее утешить. Искренняя дружеская симпатия, которую я чувствую к ней с тех пор, как счастливая случайность… Короче сказать: она плакала и грустила, а я не мог видеть её слёз без…

– Я вам очень обязана, милостивый государь, – сухо возразила г-жа Лакомб. – Если моя дочь и на этот раз не выдержала экзамена, то она еще поучится и предстанет опять перед экзаменационной комиссией. Вот и всё тут… Я берусь сама утешить Эстеллу, а потому, милостивейший государь, имею честь вам откланяться…

– He сердитесь пожалуйста, сударыня, умоляю вас, – продолжал Жорж Лоррис. – Мне надо сказать вам еще словечко!.. Я… Я прошу у вас руку Эстеллы.

– Руку Эстеллы? – вскричала г-жа Лакомб, опускаясь в кресло.

– Если вы только будете на это согласны, и если m-lle Эстелла не… Извините пожалуйста, что при моем предложении не соблюдены все принятые в таких случаях формальности, – добавил молодой человек, – но обстоятельства так уже сложились… Горе Эстеллы до того сильно на меня подействовало!.. Прошу вас, Эстелла, не отнимайте у меня надежды!..

– Милостивейший государь, – с достоинством отвечала г-жа Лакомб, – я сообщу о столь почетном для нас предложении мужу, который вам на него и ответит. Что касается до меня лично, то позволю себе только заметить, что вы можете рассчитывать на мой голос, который в семейных делах все-таки имеет известный вес.

Предложение, так неожиданно сделанное Жоржем Лоррисом, свидетельствовало во всяком случае о том, что человек он был решительный. Час тому назад он вовсе еще не помышлял сколько-нибудь определенным образом о женитьбе. Свиданья по телефоноскопу с молодою студенткой хотя и доставляли ему искреннейшее сердечное удовольствие, но он не пытался дать себе отчета в чувстве, побуждавшем его их искать. Слезы Эстеллы неожиданно раскрыли ему состояние собственного его сердца, и он не колеблясь решился слить свою жизнь с её жизнью. Жоржу исполнилось уже двадцать семь лет. Он мог свободно располагать своей личностью и обладал состоянием более чем достаточным для того, чтобы обеспечить себя и жену.

Молодой человек не заблуждался относительно препятствий, которые должны были встретиться со стороны его собственной семьи. Он знал, что отец имеет на него совершенно особые виды. В тот самый

день, когда разразился электрический смерч, Филоксен Лоррис объявил сыну, что рассчитывает женить его на девице, обладающей высшими научными докторскими дипломами. Великий ученый объяснил, что будущая жена его сына должна иметь мозг строго научного типа и быть серьёзной женщиной, достаточно зрелой для того, чтоб голова у неё была свободной от малейшего следа ветреных мыслей. Жорж невольно содрогался, припоминая подлинные слова своего родителя. Бррр!.. Мысль о подобной невесте уже сама по себе была способна заставить его поторопиться с женитьбой.

Под вечер, когда инспектор горных маяков, г-н Лакомб, вернулся домой обедать, Жорж Лоррис, прибывший в Интерлакен на электро-пневматическом поезде, почти одновременно с ним явился в воздушном кабриолете на Лаутербрунненскую станцию. Г-жа Лакомб едва успела предупредить мужа о случившемся.

– Нынешний день имеет для нашей семьи очень важное значение, друг мой, – сказала она торжественным тоном мужу. – Ты, без сомнения, не знаешь, какая судьба выпала на долю Эстеллы. Приготовься-же услышать нечто важное… He пытайся догадываться… Старайся только не удивляться!..

– Тут нечего и догадываться, – возразил инспектор. – Я требовал, чтоб вы переговорили со мной по телефоноскопу, a вы мне не соблаговолили ответить… Для меня как нельзя более ясно, что она провалилась, – опять провалилась на экзамене.

– Ну стоит ли обращать внимание на такие мелочи! – возразила г-жа Лакомб, презрительно пожимая плечами. – Слава Богу, ей не придется быть инженером. Да-с, это для неё оказалось бы теперь совершенно излишним! Дело в том, что за нашу дочь сватаются. Я уже дала жениху утвердительный ответ и надеюсь, что г-н Лакомб не станет мне прекословить!

– Но кто-же этот жених?

– Мой будущий зять Жорж Лоррис, единственный сын знаменитого Филоксена Лорриса!

Имя это до такой степени ошеломило почтенного инспектора горных маяков, что он тяжело опустился на стул. Г-жа Лакомб заранее рассчитывала на такой эффект. Довольная произведённым впечатлением, она тоже взяла себе стул и продолжала:

– Да, друг мой! Жорж Лоррис обожает нашу дочь. Я, признаться, давненько уже это замечала. Эстелла в свою очередь тоже его любит.

– Полно, не пригрезилось ли это тебе? С чего ты взяла, что сын Филоксена Лорриса мог посвататься за нашей дочерью? Вспомни только, что они друг другу вовсе не пара. Разве можно сравнивать нас с великим Филоксеном Лоррисом, или же наше скромное состояние с многомиллионными его доходами и…

– Мы действительно небогаты, но кто же виноват в этом, сударь? Притом же к чему распространяться о Филоксене, – великом Филоксене, – знаменитом Филоксене, – головокружительно-колоссальном Филоксене? Эстелла, к счастью, выходит замуж не за него, а за молодого человека, не столь колоссального, но несравненно более привлекательного.

– Но как же насчет приданого? Говорила ли ты ему, что у Эстеллы…

– К чему тут приданое? Кто станет думать о таких мелочах?… Удивляюсь, друг мой, как это у тебя до сих пор мог остаться такой мещанский склад ума!