Дважды два
Шрифт:
— А обязательно нужно перо? — из-за спины спросила Вера.
— Нет, — ответил он на ходу. — Можно нитку, шерстинку, лоскуток какой-нибудь, но обязательно рыжий.
Он устал. И устал не потому, что рано проснулся, а потом шел по тайге, по камням, по бродам… Он устал нести ответственность за Веру, за это взрослое существо, к которому он не был безразличен.
— Гена-а-а! — кричало за спиной это взрослое существо. — Подожди меня! — Вера подбежала, запыхавшись, и, передохнув, спросила: — Гена, а ты мне дашь свой ножичек? Мне он очень
Ни о чем не думая, он вытащил из чехла нож.
— Только, пожалуйста, не потеряй. А то нам и рыбу будет нечем чистить.
По звуку шагов, по глухому звону галечника, слышал, что Вера отстала. Он не оглядывался, шел вперед. Берег чистый, видно далеко, догонит.
— Гена-а-а-а!
Подбежала сияющая, улыбающаяся, протянула ладонь:
— Вот!
— Что это? — удивился он и тут же понял: волосы. — Вера! Вера, ты зачем это сделала?
Того огненно-рыжего локона, который всегда падал на глаза Веры, не было.
Она тряхнула головой.
— А что? Годятся на крючок?
— На мушку, Вера, на мушку. Но зачем так много?
— Отрастут, — засмеялась Вера. — А мне дашь снова половить? На! — Она протянула нож. — А ты боялся!
Крючки в запасе были. Смастерил мушку, привязал к леске, снова вырубил удилище, отправил Веру рыбачить, а сам на всякий случай сделал вторую мушку. Клок рыжих волос — его хватило бы на десяток мушек — сунул в карман куртки. Ну Вера! Ему и в голову не приходило, что из ее рыжих волос можно изготовить обманку для хариуса.
Он шел по берегу и подбирал хариусов, которых бросала ему Вера.
— Хватит. Больше не съедим.
Она с сожалением передала удилище, сказала торжественно:
— Сегодня я тебя угощаю обедом! А ловко я придумала? Да?
Нет, она все-таки хороша и мила! И за что ее невзлюбил Буров?
Дойдя до непропуска, Геннадий нашел отполированный, гладкий, словно стол, камень, принялся за рыбу. Разделение труда.
Позади что-то с треском упало на гальку. Не оглядываясь, понял: Вера принесла хворост. Неужели все решила сделать сама?
— Давай я почищу рыбу, — предложила она.
— Не надо. Я сам. Вот, когда женюсь… Впрочем, и тогда сам все буду делать. Сейчас некого просить, потом жена заставит.
Вера подошла к нему, посмотрела, как он ловко расправляется с ее уловом, наигранно весело спросила:
— А ты сразу после экспедиции женишься?
— А как же?! Приеду в город, крикну: «Кто хочет замуж?» И ко мне толпами — девушки. И все — красавицы, красавицы…
— Давай, я все-таки дочищу рыбу! — Вера принялась отбирать у него нож. — А ты отдыхай, пока не женился, или лучше костер разожги, я не умею, дым в глаза лезет.
Пять хариусов — половину из пойманных Верой — сварили в котелке. Оставшихся завернули в бумагу и, разворошив костер, сунули в горячую золу. Через десять минут ели печеную рыбу.
Лист карты кончался, осталось пройти километра три, а дальше вслепую. Ниже среза, как уверял Олег Григорьевич, очень
Там, где Сайда расширялась, восточный берег реки был освещен солнцем. А они шли по западному, в тени, и даже если тайга отступала от реки, все равно тень от верхушек деревьев падала на них.
Три километра прошли быстро. По тому, как была густа и бездорожна тайга, Геннадий понял, что проводник и Буров ошиблись: не может она скоро кончиться, не успеют они выбраться из нее до темноты, придется им ночевать в тайге.
И снова, как вчера под вечер, подошли к броду. Вера печально сказала:
— Разуваться надо.
— Конечно, Вера. Все-таки лучше прийти на ночлег с сухими ногами.
— А может, не разуваться? — улыбнулась Вера, внимательно глядя на него.
— Надо, надо, Вера. Ты иди за мной, я постараюсь брести там, где мельче.
И только на другом берегу понял: она же хотела, чтобы он перенес ее! А он не догадался. Нет, не то что не догадался, а все еще помнил, как она вчера отрезала: «Другую носите!» Но ведь это же было вчера. Ничего, на следующем броде он исправит ошибку.
Вера шагала впереди, кусты мешали идти по узкой троне, она поминутно раздвигала их руками.
Начинало темнеть.
11
— Ой! — вскрикнула Вера и попятилась так неожиданно, что Геннадий натолкнулся на нее. — Там кто-то ходит, — шепотом сказала она и прижалась к нему. Геннадий почувствовал дрожь ее тела. Испугалась, что ли? В самом деле, из-за кустов вышел человек в телогрейке, в зимней шапке-ушанке, за плечами — мешок. Он шел по берегу в том же направлении, но значительно медленнее, потому что каждую минуту взмахивал удилищем.
— Эге-гей! Рыбак! — окликнул его Геннадий.
Человек обернулся. Оказалось — старик. Подошли ближе. У него коричневое морщинистое лицо, коротко постриженная седая борода и такие же усы.
— До Ивановки далеко, дедушка?
— Чего сказываешь? — Старик сдвинул на затылок шапку, подставил Геннадию правое ухо.
— До Ивановки, говорю, далеко? — громче повторил Геннадий.
— Так ить как идти? Я день шел, а вы могете и за полдня добраться.
— За полдня! — присвистнул Геннадий. — Нам сегодня надо.
— Сёдни? Сёдни спать надоть, а утречком идтить.
Спать! Он, наверное, с детства по тайге шастает. Стоит и от комаров не отмахивается. И никакой «дэты» у него, конечно, нет. Сейчас завалится под любым кустом и проспит, похрапывая до утра. Таежник!
— Ты гляди-ко! — удивился старик. — И девку с собой таскаешь. Сами-то откедова будете?
— Из экспедиции, дедушка! — прокричал Геннадий.
— А-а-а… Геологи, значит… Ах елки-моталки! — вскрикнул вдруг дед. — Сорвался! Так, значит, геологи? А у нас тоже стоят геологи.