Дважды – не умирать
Шрифт:
Вспышка молнии освещает его решительное лицо. Он готов на все. Ни тени страха, ни капли сомнения… Что может сейчас испугать его? Когда мир, в котором он до сих пор жил – упал и разбился вдребезги.
Гордо вскинув голову, Сашка ждет предстоящей развязки. Чем быстрее, тем лучше… Ну, давайте, ребята! Ну!..
– Мы не будем драться с тобой, Урманов, – внезапно слышит он.
Говорящий стоит чуть поодаль, в полутьме. И судя по голосу – они не знакомы. Откуда тогда тот знает, как его зовут?
Сашка не может ответить на этот вопрос. Однако, ему лестно… Оказывается в определенных кругах он широко известен. И что ни говори, а приятно ощущать себя бойцом, с которым лучше не связываться.
Урча мотором, из-за поворота выворачивает запоздалый автобус. Яркий свет фар освещает остановку. Парень и девушка быстро забираются внутрь, в заполненный пассажирами салон.
Решив не испытывать судьбу, Сашка входит следом. У него такое ощущение, словно он только что сыграл в «русскую рулетку» – крутанул барабан, нажал на спуск, но выстрела не последовало.
«Ну, хоть в чем-то должно везти…» – с грустной усмешкой думает он, ощущая, как наваливается на него гнетущая усталость.
– Встать!.. Смирно!
Урманов мгновенно взлетел со стула и застыл, вытянув руки по швам. Тетрадь с записями соскользнула со стола, но он успел подхватить ее на лету.
– Спим, да? – голос сержанта Лаврова звучал угрожающе.
Втянув голову в плечи,
В учебный класс заглянул старший сержант Гуссейнов. Увидев стоящих по стойке смирно курсантов, он вопросительно взглянул на Лаврова.
– Спят, Джафарыч! – обиженно воскликнул тот.
– Так выведи их на улицу, пусть мотанут пару кругов, – посоветовал ему Гуссейнов. – Сразу сон как рукой снимет.
– Форма три! Выходи строиться!
Оставив поясные ремни на своих местах, курсанты по форме три, в головных уборах, потянулись на улицу. Построившись в колонну по два, застыли на холодном ветру. После теплого учебного класса, на улице было неуютно.
– Кросс, три километра… – злорадно улыбаясь, поставил задачу Лавров. – Время на выполнение – тридцать минут, тридцать секунд. Не укладываемся в норматив – бежим снова. Вопросы?
– Никак нет! – дружно грянул хор голосов.
– Внимание… Марш! – Лавров засек на секундомере время и дал отмашку рукой.
Курсанты галопом понеслись по заледеневшему, расчищенному от снега асфальту. «Пум-пум-пум!» – привычно застучали тяжелые кирзовые сапоги. «Тук-тук-тук!» – в такт им забилось сердце. Урманов с тоской подумал о том, что рано расслабился.
Курсантам предстояло пробежать три круга вокруг гарнизонных построек. Каждый круг – километр… Маршрут был давно известен. Но сегодня утром они уже бежали такой кросс. Днем занимались в спортзале до изнеможения. И вот теперь – снова… Все это было не очень-то приятно.
Урманов старался не думать о том, сколько они уже пробежали, и сколько им еще предстоит. Он просто монотонно переставлял тяжелеющие с каждым шагом ноги, стараясь не глядеть по сторонам. Широкая спина Гвоздева в вечернем неверном свете маячила перед ним, словно экран, и он тупо смотрел, как энергично двигаются под гимнастеркой туда-сюда его мощные лопатки.
Первый круг Урманов пробежал довольно легко, а на втором ему вдруг стало не хватать дыхания. Жадно втягивая перекошенным ртом морозный воздух, он со свистящим хрипом выбрасывал его из легких, чувствуя, как постепенно нарастает жгучая, тупая боль в груди.
«Надо же, как не повезло… А третье и четвертое отделения сидят сейчас в теплом классе и в ус не дуют. Хорошо им… Может быть смотрят на нас сейчас из окна и радуются».
Бегать Урманов никогда не любил. Ну, километр, еще, куда ни шло. А больше – каторга… И как только некоторые бегом увлекаются? Добровольно… Вон, Чухломин, бежит себе рядом, как огурец. На лице – улыбка… И после утреннего кросса всегда умудряется еще покурить втихаря. Достанет из-за козырька шапки заначенный «хабарик» и успевает несколько раз затянуться. Легкие у него, наверное, как у слона.
– Ну, давай, Кузя! Шевели копытами!.. Чего отстаешь?
– Ноги… – курсант Кузьмин морщит искаженное мукой лицо. – Больно… Утром еще натер.
– Терпи, Кузя, терпи, – уговаривает его кто-то на бегу. – Слышал, что Лавров сказал? Еще три круга хочешь?
– Да, ладно… – Кузьмин болезненно скалит белые крепкие зубы. – Пугает только…
– Жми, давай! Последний километр остался.
Они вышли на финишную прямую. Дробный стук грубых солдатских сапог, шумное, тяжелое дыхание… Видно уже, как широко расставив ноги, стоит у заветной черты сержант Лавров и смотрит на включенный секундомер.
«Все, добежал! – радостно подумал Урманов. – Конец мучениям… В тепло, в казарму».
Курсанты столпились на финише. Кое-кто все еще не может отдышаться, но на лицах уже улыбки… Все, отбегали, на сегодня хватит.
– Становись! – скомандовал сержант Лавров и бесстрастно подвел неутешительный итог. – Ну, что? Не уложились в норматив…
В морозном воздухе повисла зловещая, тревожная пауза. Урманов в отчаянии закрыл глаза.
«Неужели снова? Нет, это невозможно… Лучше сразу сдохнуть».
– В целом пробежались неплохо, – продолжал между тем Лавров. – Но время засекают по последнему. А последним у нас пришел курсант Кузьмин. На целых восемь секунд позже. Можете ему сказать спасибо… Так что придется повторить.
Недовольный шумок колыхнулся в строю. Но тут же затих под пристальным взглядом командира.
– Товарищь сержант, – с надеждой подал голос Мазаев. – А может не надо? У нас и так сегодня физическая подготовка была.
– Отставить разговоры, курсант! – оборвал его Лавров. – Все повторяем сначала. Кросс три километра… Время – двенадцать тридцать. Если не укладываемся – бежим снова… Вопросы?
Тишина в строю… Курсанты едва отдышались, а их снова норовят в бега отправить. Нет, это уже чересчур.
– Вопросы? – настойчиво повторяет сержант Лавров.
– Никак нет! – неожиданно громко, как будто даже с какой-то веселой злостью отзывается строй.
– На старт, внимание… – сержант отвел в сторону руку с секундомером. – Марш!
Колонна послушно сорвалась с места. И снова сквозь грохот сапог Урманов услышал стук своего сердца. Снова впереди замаячила знакомая до боли спина, снова зашлось дыхание и привычной тяжестью налились ноги.
«Сколько это может продолжаться?.. А если опять не уложимся? Что тогда?»
Будь Урманов на гражданке, он бы давно уже бросил все, да и пошел пешком. Но здесь армия… Тут твои желания по барабану: хочешь, бежишь и не хочешь – тоже бежишь; можешь – бежишь, и не можешь – все равно бежишь… И откуда только силы берутся?
Длинные ломкие тени струились по белому снегу. Они двигались следом за строем курсантов. Порывистый ветер легко вздымал белесую поземку, кружил ее над стылой землей, бросая в лицо бегущим колючую снежную пыль.
Урманов обреченно смотрел перед собой, видя только спину бегущего впереди Гвоздева. Чувства и эмоции притупились… Время как будто застыло. Казалось, они бегут уже весь день. А впереди еще долгая, долгая ночь, которая будет длиться вечно. И они все так же будут бежать, бежать и бежать – без отдыха, без передышки, круг за кругом, километр за километром, пока, наконец, совсем обессилев, не свалятся где-нибудь замертво.
– Не отставай! – долетел до Урманова чей-то приглушенный крик. Он обернулся и увидел позади строя едва ковыляющего Кузьмина. Лицо его искажала страдальческая гримаса.
– Гвоздь! – Урманов хлопнул по спине бегущего впереди приятеля. – Кузя!
Тот все понял и принял вправо, пропуская мимо себя бегущих курсантов.
С двух сторон они подхватили Кузьмина под руки и потащили вперед. Тот почти повис на их плечах, машинально перебирая ногами.
Если до этого бежать было тяжело, то теперь – стало совсем невыносимо… Урманов жадно хватал приоткрытым ртом морозный сухой воздух. Желтые пятна фонарей раскачивались у него перед глазами.
«А как же на войне? Раненого под огнем вытаскивать… Это ведь еще тяжелее» – слабо полыхнула
Десять, двадцать метров позади… Еще десять, еще двадцать… С каждым шагом все ближе конец этих долгих мучений. С каждым шагом вперед…
От строя бегущих отделились две крепкие фигуры. Ни слова не говоря, молча, приняли Кузьмина у обессилевших товарищей. Те с готовностью уступили им свою непосильную ношу… Потом, метров через сто пятьдесят на смену им пришла следующая пара. И так – до самого финиша…
– Становись! – сержант Лавров довольно прищурился перед строем. – В нормативное время на этот раз уложились все… Пять минут перерыв – и на занятия.
Курсанты долго не могли отдышаться. Кое-кого заметно пошатывало. Но у всех лица сияли – еще одно испытание позади. Теперь до утра никаких потрясений. Пару часов теории в учебном классе, потом ужин, час свободного времени – и отбой… А уж со словом отбой у курсантов связаны самые приятные ассоциации. Еще бы!.. Целых восемь часов тишины и покоя. С десяти вечера и до шести часов утра. Конечно, если ты не провинился в чем-нибудь в течение дня, то есть – «не залетел». В этом случае сон может быть значительно короче.
Прежде чем пойти в учебный класс, курсанты отправились в курилку. Урманов тоже зашел туда, скорее, по привычке, чем от желания затянуться. После долгого бега в груди все горело.
Он машинально вытянул из кармана пачку, достал сигарету, прикурил от общего огонька. Затянулся… И поперхнулся горьким едким дымом.
«Зачем мне это? – вдруг подумал Урманов. – Мало того, что организм буквально изнемогает от непосильных нагрузок, так я еще травлю его изнутри… Это похоже на предательство».
Взглянув на тлеющую сигарету, он решительно бросил ее в урну.
– Ты чего? – удивился Широкорад. – Там же еще на пол взвода хватит… Засолил бы хоть «бычок»…
– Зачем? – равнодушно произнес Урманов. – Я завязал.
– Надолго?
– Навсегда.
– Ха-ха-ха! – усмехнулся Широкорад. – Я тоже сколько раз бросал… Закуришь ведь снова. Вот лычки сержантские получишь, жизнь наладится, и закуришь.
Урманов ничего не ответил. Просто покачал головой и ушел.
– Нет, этот не закурит, – задумчиво обронил ему вслед Гвоздев. – Я его знаю… Если Урманов сказал, значит так и будет.Глава 4
Нет ничего лучше для курсанта, когда вместо занятий его отправляют куда-нибудь поработать. И уж совсем здорово, если это продовольственный склад. Тут везение двойное… Во-первых, не на морозе; а во-вторых, обязательно что-нибудь пожевать найдется.
Сегодня счастливый жребий выпал Урманову, Кольцову и еще двоим. С ними вместе отправились сержанты Левин и Бадмаев. Вообще-то старшим назначили одного Бадмаева, но Левин, пользуясь хорошим настроением старшины роты, выпросился у него сам.
Продовольственный склад включал в себя несколько отдельно стоящих строений, соединенных между собой крытыми утепленными переходами. Поэтому здесь даже в лютый мороз было относительно тепло. В соответствии с условиями хранения тех или иных продуктов, конечно…
Курсантам предстояла несложная работа по перебору капусты. Хорошие и не тронутые порчей кочаны – в одну сторону, а те, что с гнильцой – в другую. Запах здесь был тяжелый. Но потенциальная возможность чем-нибудь поживиться затмевала собой все остальное.
Начальник склада прапорщик Волков выдал каждому по паре новых матерчатых рукавиц и курсанты с энтузиазмом принялись за дело. Они перекидывали тяжелые крепкие кочаны с рук на руки, как футбольные мячи. Плохая капуста отправлялись в специальный лоток, и по нему скатывалась в бортовую тележку, которую по мере наполнения увозили.
Сержанты сидели поодаль на деревянных дощатых ящиках и вполголоса обсуждали что-то между собой. К ним подошел солдат из автороты. Краем уха Урманов уловил возбужденные реплики и внимательно прислушался.
– Слыхали новость? – после приветствия выпалил солдат, судя по всему одного с ними призыва. – Чижа подстрелили…
– Какого чижа? – недопоняв, переспросил Бадмаев.
– Ромку Чижова!..
«Вот это да!» – Урманов чуть кочан из рук не выронил. Это был его знакомый, тот самый, из автороты. Которого он угощал сигаретами на КПП, в первый день приезда, и который в свою очередь недавно отблагодарил его сахаром в столовой.
– А дело так было… – солдат перевернул лежащий на полу ящик, присел на него рядом с сержантами. – Ромка поздно приехал, он командира отвозил. Поставил машину в гараж, пошел спать. А тут как раз на хоздворе, на внутреннем посту его приятель стоял – Гайфуллин. Ну, покурили они… Ромка ему и говорит – дай стрельнуть. Тот ни в какую – слышно, мол, будет. Чиж давай его уговаривать. Кто, дескать, в два часа ночи услышит? Все спят… И патрон свой есть даже, со стрельб остался. Короче – уговорил. Дал Гайфуллин ему автомат. Ромка по лампе на столбе выстрелил и хотел спать идти. А приятель заволновался – ну, как увидят, что в стволе нагар? Начнут допытываться, откуда? В караул ведь с чистым ведь стволом заступал… Чиж ему и говорит – не волнуйся, мол, сейчас почистим. Берет, отрывает подворотничок, снимает со ствола шомпол. Давай, говорит, я буду чистить, а ты автомат держи. Гайфуллин встал на колено, оружие прикладом в землю упер, затвор оттянул до отказа. Чиж сверху склонился и шомполом в стволе шурует. Почистил… «Все, – говорит, – готово!» Гайфуллин недолго думая затвор отпустил, контрольный спуск… Это же на автопилоте, сами знаете. Все правильно сделал, все по уставу. Вот только магазин вначале забыл отсоединить. И когда затвор отпустил, патрон в патронник из магазина – раз! – как тут и был. Гайфуллин контрольный спуск сделал – а тут очередь! Две пули в грудь… Ромка даже шомпол из ствола достать не успел. Он его насквозь прошил и за забор улетел. Утром только нашли, далеко от места…
– Живой? – осторожно спросил Бадмаев.
– В госпитале… Тяжелый, говорят… Выживет ли? Неизвестно.
– Откуда подробности знаешь? – спросил Левин.
– Гайфуллин сам рассказал. Сразу, как случилось… Нас же среди ночи поднимали шомпол этот искать… Сейчас арестовали, посадят наверное.
– Да-а, – сочувственно вздохнул Бадмаев. – Не повезло…
– Башку надо иметь! – жестко отрезал Левин. – Это надо додуматься – так оружие чистить.
– Хорошо еще шомпол нашли, – подытожил солдат. – А то ведь можно предположить все, что угодно. Так повернуть, будто Гайфуллин специально его подстрелил. Чиж-то еще без сознания…
Урманов механически продолжал перекидывать капустные кочаны, а сам не мог избавиться от мрачных мыслей. Как-то все это было неожиданно.
«Жаль Чижова. Хороший парень… Надо же было так!..»
Работа подошла к концу. Курсанты отсортировали последние кочаны и направились к сержантам.
– Все? – спросил Бадмаев.
– Так точно.
– Сейчас, прапора позову.
Он ушел и вернулся с начальником склада. Тот посмотрел, принял работу и разрешил каждому взять по кочану. Но есть тут же, не выносить.
Курсанты вместе с сержантами перешли в подсобное помещение, уселись за стол и, вооружившись ножом, принялись за трапезу. Капуста была сочной, белой, слегка сладковатой на вкус. Урманову она даже чем-то напомнила арбуз… С хрустом вгрызаясь в прохладные, плотные, крупно нарезанные куски, он быстро расправился со своим кочаном.
Пора было возвращаться в расположение. Убрав за собой мусор, все вместе потянулись на выход.
Они шли мимо стеллажей, плотно заставленными банками с тушенкой, сгущенкой и прочими солдатскими деликатесами. В огромных баках хранились квашеная капуста и соленые огурцы. Красная рыба тускло поблескивала чешуей в деревянной кадушке.