Дваждырожденные
Шрифт:
— Жаль, отсюда не видно знамен, — посетовал Митра, — мы даже не знаем, с кем придется сойтись.
К нам подъехал Кумар.
С нашей стороны стоит войско Магадхи, — сообщил он, — Джаласандха собрал своих кшатриев и встал под знамена Кауравов.
Не пришлось бы нам сражаться в окружении, — сказал я.
Все предусмотрено, — заверил нас Кумар, — смотрите: Бхишма построил войско на подобие летящей птицы. Слоны — ее тело, всадники и пехота — крылья, а колесницы станут клювом. Все по старой доброй науке войны. Наша же армия построена сейчас так, чтобы отражать натиск врага с любой стороны. Всем командирам приказано сохранять плотность рядов, не увлекаться преследованием и внимательно слушать сигналы. Атаку сегодня начнет Бхимасена с Накулой и Сахадевой. В середине войска — сам Юдхиштхира с
А тогда, кто же это? — прервал нас один из воинов. Мы обернулись. По узкому проходу, оставленному между рядами, неторопливо шел пеший и безоружный глава рода Пандавов. Кто-то из командиров, стоящих в золоченых колесницах перед линией войска, окликнул Юдхиштхиру:
— Зачем, о царь, ты идешь в стан наших вра гов со сложенными на груди ладонями?
Юдхиштхира не ответил. Казалось, он погружен в свои мысли и пытается не сойти с какого-то, видимого лишь ему одному, пути на ту сторону поля. Так же молча прошел он и сквозь ряды сюих врагов, осыпающих его насмешками, туда, где под белым стягом с изображением пальмы, пяти звезд и солнца ожидал его величайший из патриархов Высокой сабхи Бхишма. Смиренно приблизился сын Дхармы к серебряной колеснице предводителей куру. И лишь тогда разомкнул уста:
Привет тебе, победоносный! — сказал он патриарху, — дай нам свое благословение.
Благословляю тебя, — сказал повелитель брахмы, — смело сражайся и добудь себе победу. Но я буду сражаться против тебя, повинуясь долгу и клятвам.
Юдхиштхира почтил также Дрону, Крипу и Шалью, обещая сражаться, не изменяя дхарме. Потом старший Пандава обратился ко всему войску:
— Мы были единым братством, — восклик нул он, — мы и сейчас готовы принять любого из вас в наш союз. Еще не поздно сделать выбор, ко торый никто не назовет предательством.
На призыв Юдхиштхиры неожиданно откликнулся сын Дхритараштры, рожденный от женщины-вайшьи — Юютсу:
— Если ты примешь меня как равного, я буду сражаться за тебя, — крикнул он Юдхиштхире.
— Мы принимаем тебя, о могучерукий, — с достоинством ответил Юдхиштхира, — тебе суж дено будет продолжить род Дхритараштры.
Об этом разговоре мы, стоявшие в боевом строю, узнали намного позже, а в те мгновения с немалым удивлением и радостью наблюдали, как большой отряд кшатриев вдруг откололся от монолитной глыбы вражеского войска и пошел в нашу сторону вслед смиренно бредущему Юдхиштхире.
Где-то наподалеку Митра весело объяснял войнам науку Крипы:
— Мудрый Пандава, как и положено по законам стратегии, показал врагу свое смирение, заражая не желанием сражаться. Каждый патриарх прочтет в его сердце стремление к покою и миру. Но в атаку-то нас поведут Арджуна и Дхриштадьюмна…
Бог Сурья не торопясь погонял свою колесницу, золотя белые зонты и разноцветные знамена над повозками царей и знатных бойцов. На противоположном конце поля разом монотонно заговорили боевые барабаны. Едва заметное движение пробежало по бесконечным шеренгам, перегородившим Курукшетру. Кауравы пошли в атаку. В передних рядах их войска среди наконечников поднятых копий колебалось украшенное львиным хвостом и изображением лука знамя Ашваттхамана — сына Дроны, величайшего знатока оружия. Шалью — царя мадров — осеняло знамя, вытканное золотыми нитями. Оно несло знак плодородия — сверкающий лемех. Царь народа синдху Джаядратха вел правый фланг под знаменем серебряного вепря. Левый фланг возглавил Сомадатта, царь бахликов, преданный жертвоприношениям и благочестию. Горестно сжалось мое сердце, когда чуть поодаль я увидел знамя с изображением быка, принадлежащее Крипе. В центре войска, чуть позади колесницы Бхишмы, сияла великая змея — Наг. Под этим знаменем шел в битву Дурьодхана. Его отряд был виден издали благодаря льстивому блеску драгоценных доспехов личной охраны. Изукрашенные полотнища штандартов бились на ветру, как наряды танцовщиц, пускающихся в пляс.
Им навстречу из наших неподвижных рядов медленно и плавно, словно паря в утреннем воздухе, двинулась колесница Арджуны. На свое знамя он поместил образ царя обезьян Ханумана, который согласно легенде верой и правдой служил герою Раме во время войны с ракшасами. Рядом весело плескалось полотнище с изображением царя птиц — коршуна Гаруды, напоминая,
По изумрудной траве медленно ехала золотая колесница под белым зонтом и знаменем с обезьяной. Арджуна вглядывался вдаль, равно безучастный к дерзким крикам врагов и нетерпеливому ожиданию, сковавшему наши ряды.
— Подобно полководцу на смотре войск, — с уважением сказал кто-то из моих воинов.
Враг приближался, но Арджуна медлил подать сигнал к атаке.
— Может быть, он еще не решил, — тихо шеп нул Митра и поежился, словно холод доспехов проник сквозь кожаную подстежку его панциря. "Арджуна все еще пытается понять, на чьей сто роне правда", — нелепая мысль. Она вошла в мое сознание как отражение тревоги и страха моих солдат. Ее не должно было быть, ибо сомнения за мутят разум и помешают стрельбе из лука. Созна ние должно просто отражать мир, как безупречно отполированный клинок. Так когда-то говорил мне Крипа, обучая обуздывать мысли и тело. Нас мно гому успели обучить: слиянию прозревших сер дец, гармонии мыслей, благоговению перед муд ростью патриархов, тому, что любая жизнь свя щенна. Обучили и вывели на Курукшетру, кажет ся, только затем, чтобы одним взмахом меча обес ценить все духовные искания ашрама ученичества, прекратить все сомнения, споры и надежды.
Каким бессмысленным представляется все происходящее! Я чувствовал, как страх черными холодными струйками затекает в щели доспехов, заполняет сердца стоящих вокруг меня воинов. Его тошнотворный запах витал в воздухе, смешиваясь с запахом пота, пыли, приближающейся смерти.
Нет ни прошлого, ни будущего. Нет выбора и надежда. Мир стад уикижйм и черным, кож. брошенный на землю щит, а человек — муравьем, ползущим по его раскаленной поверхности. И не было таинственной глубины, в которой могло сохраниться нерушимое зерно духа, тайна человеческой жизни. Не было ни тайны, ни Атмана. Были только плотные шеренги куру, несущих смерть, да погруженный в свои мысли Арджуна, бесстрастно взирающий на своих и чужих. Косматый ужас ворочался в людской толчее, как зверь в берлоге. Может быть, и Арджуна, застывший в золотой колеснице, просто оцепенел, заглянув в его лютые глаза…
"Приходящий на зов, чтоб помочь,
Создавая свет для бессветного.
Форму для бесформенного
С чистой силой действия
Из светлого пространства солнца.
Да войдут в нас твои лучи!.."
Слова проникли в мое сознание раньше, чем я понял, что это Митра отгоняет страх древним заклинанием, пробуждающим брахму. Пламя над алтарем.. . Запах жасмина…
Вокруг безмолвно стояли мои воины. Я учил их сражаться для того, чтобы использовать в великой битве на благо Пандавов. Значит ли это, что они стали безвольным орудием в моих руках? Или их Атман сейчас тоже обретает бесценный опыт души, разрывающейся между страхом смерти и дхармой кшатриев? Их долг — сражаться. Мой — вести их к неведомой высшей цели, по возможности щадя их бренные оболочки. Каждая смерть доверившегося тебе человека приумножает бремя кармы. И уже ни отказаться, ни повернуть назад, ибо это тоже будет предательством, обрекающим моих воинов на смерть. Значит, годы и месяцы, предшествовавшие этому дню, полные восторгов и маяты ученичества, неумолимо вели меня к этому полю, к этому кармическому итогу.
Курукшетра — предел или только рубеж? Я думал, что знаю, куда иду. Но боги посмеялись над жалкими усилиями молодого дваждырожденного управлять своей жизнью. Так стоит ли задумываться сейчас, что будет потом? Мой долг предельно ясен — сражаться и побеждать. И ничем мой путь сейчас не отличается от стези высокородного Арджуны, несущего на плечах почти непосильное бремя кармы многих тысяч воинов, собравшихся под его знамя. (Может быть, поэтому так медленно движется навстречу врагам его боевая колесница).