Две чаши весов

Оллби Айрис

— Ну, скажем, поговорить с тобой...

— Она самоустранится. — Лилит подумала о годах, когда жила с матушкой, вечно занятой разными делами, не имеющими отношения к семье. Каждое утро, едва проснувшись, мать принималась толковать о каких-то посторонних занятиях. — Ма всегда устраняется, когда дело касается родственников.

— Черт побери этих общественниц из дамских комитетов, — проворчал Осборн. — Послушай, я смогу встретиться с тобой послезавтра...

В какой-то книге девушка прочла, что на иврите имя Лилит означает «дьявол». Когда она сказала

об этом отцу, он недоуменно пожал плечами и ответил, что имя выбрала мать, вряд ли подозревая о существовании подобного толкования. Скорее всего, Кора, называя дочь Лилит, хотела, чтобы это имя напоминало не о несчастье, а о нежном изысканном цветке.

Боб же, когда дочь была маленькой, называл ее не иначе, как «мой сладенький кусочек» или «замарашка», словом, изобретал такие прозвища, которые нормальные отцы никогда не дают детям. Он никогда не говорил «моя драгоценная» или «любушка», а когда Лилит повзрослела, стал называть ее «девонька» и только в редких случаях — Лили.

— Говорю тебе, девонька, — продолжил отец еще более сурово, поскольку дочь не отреагировала на предложение, — ты должна бросить этого мерзавца сейчас же. Слышишь меня?

— Да, отец, — ответил Лилит. — Я так и сделаю.

Девушка пошевелилась. В больной голове отчетливо звучал голос отца. «Ты должна бросить этого мерзавца». Его слова проникали все глубже в сознание, повторяясь, как эхо в горах.

— Наверное, кто-нибудь на берегу уже волнуется о тебе?

— Ты так думаешь? — Лилит повернула голову в сторону расплывающегося силуэта. Захотелось немедленно умереть.

— Тебе надо поспать, красавица. Но сначала все же скажи, кто ты такая.

— Не следует задавать слишком много вопросов. Хорошо? — проворчала девушка и услышала какой-то отрывистый и громкий рокот: ее спаситель смеялся. — Откуда мне знать, кто я? Я ничего о себе не знаю...

— Не может быть! Кое-что ты должна знать.

Но Лилит уже засыпала. Она уносилась далеко, на многие годы назад...

Приемная мать отвечает на ее вопросы.

— Гормональный дисбаланс возникает из-за ранней менопаузы...

Сухие медицинские термины ничего не проясняли. Лилит старалась перевести их на понятный язык.

— Значит, ты считаешь мою родную мать нимфоманкой?

— Не будь к ней слишком строга, Лили. После твоего рождения у нее все пришло в норму, и ее муж...

— У нее был муж?

— Да, но других детей, кроме тебя, не было. — Кора Осборн доверяла только проверенным фактам. — Он женился на твоей матери, но не хотел, чтобы ты жила с ними. И это — к счастью для тебя.

— Спасибо, ма.

Лилит хотелось обнять приемную мать. Но доктор Осборн была лишена сентиментальности, сказывалась профессия. Кора суха даже с близкими, поэтому Лилит воздержалась от нежностей и продолжила расспросы.

— А кто мой отец?

— Он... он моряк. — Доктор Осборн стала запинаться. — И... и он... не говорил по-английски.

— Разве мать не учила его?

— Они... недолго пробыли вместе.

Только одну ночь, подумала Лилит

и чуть не разревелась от горечи.

— И она никогда не пыталась узнать, из какой страны он явился?

Когда девушка впервые заговорила о родной матери, ей минуло пятнадцать лет. В восемнадцать, вдохновленная рассказами Коры, она направилась в Портсмут, чтобы отыскать женщину, давшую ей жизнь, но никаких следов не обнаружила.

— Я ничего не помню. — Лилит не заметила, что произносит эти слова вслух, и только услышав свой голос, поняла, что говорит, пробиваясь сквозь плотную пелену дремлющего сознания. — Совсем ничего.

— Ничего? — спросил низкий голос, возвращая ее из дремы. — Совсем-совсем ничего?

— Об этом — ничего, — девушка постаралась собраться с мыслями. — Совершенно ничего.

— А имя, например?

— Оно означает что-то дьявольское, приносящее несчастье.

— Ты не в себе, красавица. Вероятно, слишком сильно ударилась головой. Я даже не предполагал.

— Вполне возможно.

Лилит с трудом понимала, о чем он говорит. Казалось, что голос мужчины стал похож на вату, превратился в нечто мягкое. Но ей хотелось, чтобы он превратился во что-нибудь более воздушное, чтобы можно было плыть так же покойно, как плыла она в море. Хотелось, чтобы с ее сердца сняли тяжкий груз несчастий, и ей стало бы так же легко, как когда незнакомец извлек ее из воды.

Если бы девушка стала рассказывать о своих несчастьях, ей пришлось бы вновь вернуться в жестокий мир. И вернулись бы все горести. А также бесконечная череда людей в черных костюмах, которые заботятся только о своих интересах, и женщины, которые никогда не удостаивали ее своим вниманием. Отец хочет вернуть ее домой, чтобы не спускать с нее глаз. Даже Берт и тот, вероятно, хочет знать, где она сейчас находится, чтобы оправдаться перед людьми...

Пусть волнуется, подумала Лилит. Пусть все волнуются. Я вернусь к ним, когда приду в себя и обрету спокойствие. И ни минутой раньше.

— Когда я впервые заметил тебя, — вновь заговорил спаситель, — ты пела незамысловатую песенку о рыбках, живущих в морских глубинах. Хоть это ты помнишь?

Лилит нехотя качнула головой. Даже от этого легкого движения в ушах раздался противный звон. Боже, это в наказание за ложь!

— Итак, ты ничего не помнишь, — констатировал мужчина. — Не помнишь даже своего имени. Бормочешь о каких-то глупых его значениях, которые ни о чем не говорят.

— Ты дал мне новое имя, — произнесла Лилит в полусне. — Красавица...

Где-то неподалеку проплыло судно, волны качнули залитую светом маленькую каюту, бросили вверх, потом опустили. Зазвенели какие-то предметы. Когда качка стихла, Лилит почувствовала, что стало легче. Значит, она избежала трагедии. Какие-то неведомые силы вернули ее в тот мир, в который совсем не хотелось возвращаться. Но не стоит торопиться, она еще сможет перехитрить всех и уйти.

Теплая рука продолжала касаться ее волос, ласково поглаживая затылок, лоб. Девушка еще никогда не ощущала такого нежного прикосновения.