Две головы и одна нога (пер. В.Селиванова)
Шрифт:
– Ясное дело, не включили! – живо откликнулась пани Гражина, ни секунды не сомневаясь. – Вот теперь вы припомните – я еще сказала вам, пани Иоанна, что жалко батареек, и вы уходя ничем не щелкнули. А что, случилось что-нибудь?
Ну вот и выяснила. Выходит, на всю ночь моя машина оказалась в распоряжении неизвестных злоумышленников, и наверняка именно тогда они мне и всучили эту Елену…
– Да ничего особенного, – меланхолично ответила я знакомой. – Просто захотелось проверить, стала ли я полной склеротичкой или не совсем.
– И к какому выводу пани
– Вы удивитесь, но, оказывается, не совсем…
Сумка-холодильник в достаточной степени охлаждала кипящие во мне страсти, так что спать я легла почти спокойная.
В десять Гжегож сообщил по телефону, что забежит через полчаса. Я, разумеется, не покидала номера, кажется, мне туда принесли завтрак, возможно, я его и съела. В конце концов, настоящие парижские круассаны-рогалики не из тех вещей, которыми можно пренебречь.
Кажется, увидев Гжеся, я, ни слова не говоря, кинулась ему на шею. И сразу же отстранилась. Бросаться на шею и в молодые годы у нас не было принято, но тут он тоже обнял меня как-то по-новому.
– Головой займемся через минутку, – сказал Гжегож. – Знаешь, моя хорошая, я чувствую себя так, словно мне восемнадцать лет и я первый раз в жизни пришел…
– …в бордель? – подхватила я, уже сожалея, что не сдержала романтического порыва.
– О Боже, пожалуйста, не добивай меня. И к черту робость!
Через три минуты – а это были весьма заполненные минуты – кто-то постучал в незапертую дверь и на пороге возник негр. Очень большой, очень черный и очень недовольный.
– Извините! – произнес он внушительно и осуждающе. – Я тут убирать должен. Так вы остаетесь или как?
Я поспешила успокоить разгневанного уборщика.
– Нет, нет, мы уходим. Через десять минут! Негр явно колебался, но все-таки вышел, хотя и очень неохотно. Я раскрыла дверцу бара и сообщила Гжегожу:
– Стрессы сокращают жизнь. Коньяк я вылакала вчера, может, еще что найдется? Что-нибудь, что вернет человеку утраченное душевное равновесие.
– Польская житнювка вернет, – решил Гжегож, обследовав содержимое бара. – Вот стограммовая бутылочка, маловато, да что делать? Такой громадный негр для меня слишком большое потрясение. Ты понимаешь, надеюсь, расизм здесь ни при чем.
Естественно, я его прекрасно понимала. Войди вместо громадного черного негра громадная баба, белая, как вот эта простыня, я бы тоже испугалась Так что здесь дело не в цвете, а в размере и характере. Негр говорил по-французски лучше меня и наверняка был французом, но проклятый мавр сделал свое дело. У Гжегожа блестели глаза, у меня, наверное, тоже, мы молча и быстро изничтожили житнювку. Езус-Мария, а что нам еще оставалось?
– Ну что ж, пошли, он наверняка ожидает под дверью, – сказал Гжегож. – А поговорить можно где угодно. Перекусить тоже можно везде. Ты не против Венсьенского леса?
Естественно, я была не против. Я бы ни слова не возразила, предложи он отправиться хоть в каменоломни, хоть да кладбище автомобилей. Главное, был бы везде он!
Разговор по дороге начала я.
– Прежде чем займемся проклятой
– Нет, почему же, расскажу. Я и сам собирался. Видишь ли, жена моя серьезно больна уже продолжительное время. У нее легкая форма шизофрении – это если говорить о психическом состоянии. А если о физическом, то ее частично парализовало. Врачи считают: всему причиной патологическая ревность, о которой я тебе когда-то говорил, и тяжелая наследственность. Теперь она страдает одним из видов мании преследования и успокаивается лишь тогда, когда я рядом. Честно скажу – мне ее безумно жаль, но и выдерживать больше я не в состоянии. Попробовала бы ты круглые сутки держать за руку психопатку, шепча ей ласковые слова, а она не сводит с тебя глаз и бдительно подмечает каждое мимолетное выражение на твоем лице…
– …и не переставая расспрашивает, о чем ты думаешь, почему не улыбаешься, чем огорчен, на что смотришь в окно, наверное, она тебе уже надоела, наверняка ненавидишь ее, наверняка не дождешься ее смерти…
– А ты откуда знаешь?
– Со многим пришлось столкнуться за свою долгую жизнь.
– Удивляюсь, как ты еще сама не спятила.
– Не скажу, чтобы совсем… А как ты спасаешься?
– Работой. Может быть, именно жене я обязан своими непреднамеренными успехами в работе. Хватаюсь за всякие более-менее интересные заказы, желательно в самых отдаленных уголках Европы, чтобы иметь возможность чаще уезжать из дому. Уезжать ненадолго, потому что она сразу переходит на транквилизаторы и снотворное и старается спать все время моего отсутствия. А этим нельзя злоупотреблять, тогда лучше уж сразу убить ее…
– Не дай Бог, если она сразу от чего-то помрет, ведь обязательно подумают на тебя.
– Я принимаю к сведению этот факт, но помимо всего прочего просто не намерен ее убивать. Чувствовал бы себя некомфортно…
– Вот видишь, выходит, ты благороднее меня, я в свое время чувствовала бы себя очень даже комфортно.
– Ты о чем?
– В свое время двух человек я убила бы просто с наслаждением. Не волнуйся, это уже неактуально. А парализовало ее почему?
– Инсульт в момент приступа ярости, страшно подскочило давление. Объективных причин для ярости не было никаких. Впрочем, об этом я тебе потом как-нибудь расскажу.
Мы доехали до парка, заняли столик на открытой террасе кафе, и Гжегож заказал бутылку шампанского. И еще креветки и какое-то мясо по-итальянски, но мне было не до еды, я просто ее не заметила.
Подняв бокал с шампанским, Гжегож улыбнулся мне.
– Несмотря ни на что, давай все-таки отпразднуем нашу встречу. Твое здоровье!
И я вдруг в этот момент почти поверила тому, что для него наша встреча имеет такое же значение, как и для меня.
– И твое! – ответила я, стараясь справиться с волнением.