Две головы и одна нога

Хмелевская Иоанна

— Может, и сорванец, — не возражал Гжегож. — А как насчёт пули?

— Чего?!

— Знаешь, что такое пуля? Заряд, с помощью которого стреляют из огнестрельного оружия.

— Заряд из огнестрельного оружия пробил бы мне ногу насквозь, ведь туфли мои не пуленепробиваемые…

— Возможно, напрасно. Но уж очень твой случай напоминает рикошет.

Гжегож смотрел на меня обеспокоенно, я на него — недоумевающе. Возможно, он и прав, следовало бы все-таки порыться в земле под деревцем.

Я сочла своим долгом упрекнуть Гжегожа.

— Террористов

тут у вас развелось… стреляют все, кому не лень. Однако сомневаюсь, что это было запланированное покушение на меня. Думаешь, какой снайпер притаился и из засады стрелял? Тогда это должен быть не обычный снайпер, а ещё и биллиардист, так рассчитал, чтобы пуля сначала ударилась обо что-то другое и только отскочив попала мне в ногу.

— А ты не смейся, подумаешь, какое искусство — выстрелить под ноги! Думаю, очередное предупреждение. Наверное, пуля отскочила от чугунной у решётки под деревом. Знаешь, эта твоя история все больше мне не нравится. Боюсь, эта самая Елена порассказала им больше, чем написала тебе. Может, и не по своей воле, может, её чем-то нашпиговали…

Официант принёс какое-то таинственное блюдо по-итальянски и к нему белое вино. Какая разница, что именно, главное — очень вкусное оказалось это блюдо.

— А теперь они пытаются и с тобой отколоть какой-то номер…

— Послушай, не лучше ли тебе по-человечески поговорить со мной? Я человеческий язык понимаю.

— А вот понимают ли они — сомневаюсь. Видишь же, ничего не говорят, но явно чего-то хотят от тебя. Или заставить что-то сделать, или, наоборот, заставить отказаться что-то делать.

Отвлекшись от вкусного блюда, я принялась рассуждать вслух:

— Предположим, заставить. Думаю, не войти в контакт с полицией, скорее наоборот. Может, хотят, чтобы я оставила в покое Францию и вернулась домой? Именно в том направлении меня должна подталкивать сначала подброшенная ими голова, а теперь ещё и нога. Не кажется тебе, глупо? С ногой я как раз могла бы надолго застрять во французской больнице, так где же логика? Нет, думаю, ногу следует признать случайностью, вот только никак не могу понять техническую сторону этой случайности. Возвращаться… Ещё вопрос, смогу ли я вести машину. Знаешь, кажется, наконец пересмотрю своё отношение к автоматической коробке передач…

Гжегож возразил:

— Нельзя исключить возможности, что у твоих врагов что-то получилось не так, как они планировали…

Через час холерная нога вроде бы немного пришла в себя, уже не так болела, и я была в состоянии проползти сто метров, вися на Гжегоже. Войдя в гостиницу, я захромала демонстративно намного сильнее, чем требовалось, а Гжегож столь же демонстративно поддерживал меня с преувеличенной заботливостью, которая не могла не бросаться в глаза. На лифте мы поднялись на пятый этаж.

Комната оказалась уже убранной, негр нам не угрожал, и на какое-то время я получила в своё распоряжение любимого мужчину…

Нет, не очень долгим оказалось это время. Я успела лишь снять и повесить жакет на спинку стула, Гжегож обнял

меня, как сразу же позвонил телефон.

Проклятие одновременно вырвалось из наших уст.

Звонили из гаража, по внутреннему телефону. Дежурный явно был чем-то взволнован. Сначала уточнил номер машины, убедился, что машина моя, и сообщил: включилась сирена и не желает отключаться. Включилась ни с того ни с сего и воет, и воет… Очень трудно выдержать.

Я хорошо понимала дежурного, вой моей сигнальной установки и в самом деле выдержать было трудно, можно помереть на месте. Если бы окна номера выходили на противоположную сторону, я бы наверняка услышала вой через стены и улицы. Порывшись в сумочке, я извлекла ключики и передала их Гжегожу.

— Придётся тебе пойти и отключить эту заразу, мне не дойти. Вот этот красный. Только потом обязательно включи снова, как хрюкнет — значит автоматическая сигнализация включилась.

— Знаю, у меня такая же.

Отсутствие Гжегожа я использовала для того, чтобы добраться до холодильника. Лёд в морозилке представлял собой цельный ледяной монолит. Вырвать его оттуда оказалось свыше моих сил, хоть и наработалась, как дикая свинья. Оставила монолит в покое из опасения повредить казённое имущество. Пришлось позвонить дежурной и попросить немного льда. Объяснила — ушибла ногу, хочу сделать холодный компресс.

Гжегож вернулся, когда я снимала колготки. Пришлось объясниться.

— Это не стриптиз для соблазнения мужского пола, просто лучше мочить ногу голую, а не в одёжке. Не трогай! Гляди, она синеет! Холера! Не прикасайся, больно!

— Не прикасаюсь, не прикасаюсь, я же не врач, все равно ничего не пойму. Может, вызвать врача? Пошевели пальцами. Можешь?

— Пальцами могу.

— Надеюсь, не перелом, только сильный ушиб. Куда деть ключики?

— Положи посередине стола, чтоб бросались в глаза. Так что там было?

— У меня создалось впечатление, что кто-то пытался добраться до твоего багажника. А машинка молодец, воет что надо. Я порасспрашивал, удалось выяснить, что уже часа три в гараж на твой этаж никто не поднимался, а вот с утра там крутилось много народу: и забирали машины, и ставили в боксы. У них гараж в пять ярусов, кто-то мог утром в толпе подняться на твой ярус, где-нибудь переждать в укромном месте, а когда все разошлись, он и приступил к делу.

У меня не было сомнений.

— Хотели забрать голову!

Гжегож высказал свою версию:

— Или убедиться, что она ещё у тебя.

— Черт побери! Надо было подкараулить…

— …и провести там несколько суток? Интересно, для чего ты приехала в Париж? Чтобы поселиться в гостиничном гараже?

В дверь постучали, и появился знакомый негр в сопровождении другого служащего гостиницы. Я продолжила разговор по-польски:

— Похоже на то. Пожалуйста, ты с ними говори, у меня нет сил. В волнении могу напутать с болезнями, выйдет, что у меня появился шестой палец на руке или что ещё похлеще. Попроси их вынуть лёд из морозильника!