Две головы и одна нога
Шрифт:
— Другое меня заботит, — призналась я Гжегожу. — Вот когда я что-нибудь узнаю про всю эту историю с головой… От нашей полиции, когда обращусь к ним, или от ксёндза в Груйце, и мне захочется посоветоваться с тобой… Сам понимаешь, больше не с кем. Как мне с тобой связаться? Позвонить можно?
Гжегож немного подумал. Секунды две, не больше.
— В случае крайней необходимости я приеду. Постараюсь все оформить как служебную командировку, и мы встретимся, тогда и поговорим. Послушай, наши здешние встречи такие короткие, кажется, я ещё не успел тебе сказать… Врачи предупредили, что я наверняка стану вдовцом, если покину
— И ты выбрал самое подходящее время, чтобы её рассказать. Правда, я себе сижу с компрессом и могу слушать хоть до утра, а вот ты…
— Да, мне сложнее. Хотя, это не столь уж важные вещи. Ты во сколько собираешься уехать?
— Не позднее одиннадцати, надо успеть добраться до Штутгарта.
— Постараюсь забежать к тебе в полдесятого, за час успеем все обсудить…
Я позвонила в Штутгарт знакомой, чтобы она опять заказала мне гостиницу, предупредив, что пока не знаю точное время приезда. Она очень расстроилась, узнав о моей ноге, хотя я всеми силами постаралась её успокоить, всячески преуменьшая травму. Уверила её, что машину вести смогу, в крайнем случае буду выжимать сцепление пяткой.
В бистро на углу я заявилась несколько подвыпившей, ибо ледяная терапия для ноги заставила меня принять внутрь кое-какие напитки из бара в номере. Выяснилось, что ходить я могу, правда, раскорякой, ступать травмированной ногой можно только на пятку. Да ещё при этом проклятая нога непременно требовала ровной поверхности, ей не нравились даже щели между тротуарными плитками.
Приходилось, сделав шаг, останавливаться, опираясь на правую ногу, и выискивать ровное место для травмированной левой. При неудачном выборе все тело пронизывала дикая боль.
По возвращении моем в номер гостиницы навалилась, естественно, извечная проблема: что делать с головой. Два дня причёска выдержала, а, вот за третий я не могла поручиться, вернее, могла поручиться — не выдержит. Накрутить волосы на бигуди, как в давние времена, и спать на бигудях? Теперешние приспособления были мягкими и не так впивались в голову, но зато выгибались, как им нравится, что приводило к незапланированным парикмахерским эффектам, например, волосики загибались под прямым углом, прямо геометрия какая-то. Вымыть голову, высушить. Не будь здесь Гжегожа, я бы просто натянула парик — и дело с концом, но теперь… А вдруг — как бы это поделикатнее выразиться — наше прощание пройдёт в романтическом ореоле?…
Ну и конечно, подумав о собственной голове, я сразу же вспомнила о посторонней, расстроилась, постаралась её выкинуть из головы и не заметила, как собственную уже сунула под кран. Волосы потом пришлось сушить с перерывами на отдых, проклятая нога требовала. Сушила я волосы, а перед глазами неизвестно почему маячили те самые смешные сценки: бородатый Ренусь и второй бородач и две бабы в одинаковых шляпках. Впрочем, нечего
На следующее утро Гжегож пришёл в тот момент, когда я с невольным уважением разглядывала чёрный синяк, переместившийся поближе к пальцам. Вещи я уже уложила.
— Не обращай внимания на такие глупости, — пресекла я опасения Гжегожа. — Видишь же, чернеет не вверх, а вниз. И что попусту стенать, ноги я все равно не отрежу, придётся жить с такой. Времени у нас в обрез, перейдём к делу.
И он сразу перешёл.
— Помнишь мою бывшую секретаршу?
Риторический вопрос, разумеется, я её ещё как помнила!
— Это она ближайшая родственница моей жены, её кузина, впрочем, никаких других родственников у жены нет. Если помнишь, моя жена из страшно богатой семьи, могла бы всю жизнь прожить ничего не делая, работала для собственного удовольствия. Перед свадьбой мы составили интерцизу, брачный контракт, не знаю, известно ли тебе, что это такое…
Я вздохнула.
— Несколько раз в жизни мне довелось испытать чувство, что ты считаешь меня идиоткой.
— Любому человеку случается чего-то не знать. А кроме интерцизы заодно уж и завещательное распоряжение подписали. На случай, если один из супругов переживёт другого…
Я перебила, издевательски заметив:
— И это мне знакомо. Впрочем, можешь не продолжать, кажется, я поняла, что ты хочешь сказать.
— Вот и прекрасно. Не будь меня, все унаследовала бы эта глупая курица. Лучшего подарка судьбы, чем я в роли убийцы, для неё и быть не может. Точно знаю, это по её настоянию консилиум врачей изложил своё заключение именно в таких выражениях. И получается, единственным лекарством, способным сохранить жизнь моей жене, являюсь я сам, моё постоянное присутствие рядом с ней. А ведь я архитектор-проектировщик, ты прекрасно знаешь, что такое авторский контроль. Пришлось купить авиетку, чтобы в рабочее время слетать, например, в Швейцарию, Австрию, Испанию. А уж вырвать у неё согласие на отсутствие целых два дня — баснословная удача, все равно сопряжённая с немалым риском.
— А ты не можешь отказаться от этих денег?
— Конечно, мог бы, пропади они пропадом, но в создавшейся ситуации это равносильно отказу от жены, то есть опять смертный приговор для несчастной. А сделать это втихую невозможно, за мной без устали следит один вредный адвокат, нанятый любящей кузиной. И честно признаюсь: пошёл бы на все, если бы вместо меня не наследовала эта змея. Нет уж, такого одолжения она от меня не дождётся!
Я кивнула. Будь я на его месте, от меня бы тоже не дождалась, даже если бы самой пришлось помучиться. Впрочем…
И я, естественно, сразу же поделилась пришедшей в голову идеей:
— На твоём месте я бы кузину пришила.
— Вот уж что сделал бы с искренним наслаждением, но, если серьёзно, это только мечтать легко, а на деле ты бы тоже никого не пришила. Не говоря уже о том, что тогда пришлось бы пришить и вредного адвоката.
Да, он прав, довольно трудоёмкая процедура. Теперь до меня дошло, каким безукоризненным приходится быть Гжегожу. Даже при всех нормальных обстоятельствах в случае скоропостижной смерти одного из супругов подозрение автоматически падает в первую очередь на второго. Тут, правда, смерть жены Гжегожа не была бы уж такой скоропостижной…