Две королевы
Шрифт:
— Вы полагаете, что умрете молодой?
— Да, ваше величество, я в этом убеждена.
— А как по-вашему, я тоже умру молодым?
Мария Луиза вздрогнула, услышав вопрос короля. Предлог для выполнения обещания подвернулся сам собой; она не осмеливалась воспользоваться им, однако это надо было сделать. Видя, что она не отвечает, король повторил свой вопрос.
— Государь…
— Говорите же, ничего не бойтесь, я могу выслушать все. Вы так считаете, не правда ли?
— Да, да, я так думаю, наши судьбы похожи.
— Это правда; мы соединились в юном возрасте, мы полюбили
— Богу угодно, чтобы первой была я, государь!
— Вы любите меня, Луиза? — слабым голосом снова спросил несчастный монарх.
— Да, государь, я люблю вас, люблю всей душой.
— А знаете ли вы, что мне о вас говорят?
— Злоба способна на многое, государь.
— Мне сказали, что вы меня больше не любите, а любите другого.
— Кого же, государь?
— Герцога де Асторга.
Королева сумела овладеть собой настолько, что даже изобразила улыбку.
— Это правда?
— Государь, я люблю вас, и мне больше нечего ответить.
— Говорят и нечто похуже: говорят, что герцог де Асторга ваш любовник.
— Государь, — воскликнула оскорбленная королева, встав и протянув руку к распятию, — это ложь, клянусь вам!
Король бросил на Марию Луизу искрометный взгляд и, почти преклонив колени перед ней, сказал:
— Благодарю вас, Луиза, ваши слова радуют меня, они как бальзам для моего сердца, и все же…
— Чего вы еще хотите, государь? Что могу я сделать, чтобы успокоить вас? Приказывайте, и я тут же подчинюсь.
— Вы поклялись на распятии, но распятие — отнюдь не то, что вы глубоко почитаете; вы воспитывались в стране, где у иезуитов особые понятия, и, возможно, сделали себе кое-какое послабление. Небо в огне, гром, кажется вот-вот разрушит эти своды, и вы, конечно, не совершите клятвопреступление пред образом Святой Девы, которой молитесь каждое утро как своей защитнице. Пойдемте в церковь, к тому алтарю, куда вы поставили такую прекрасную раку, и, если вы лжете, молния поразит вас в моем присутствии.
Гремела одна из тех южных гроз, что напоминает разгул всех стихий и вселяет ужас в самые стойкие и несуеверные души. Королева ощутила дрожь во всем теле: ее призывали отречься от своей любви, от самого прекрасного чувства, от того, что давало ей силы жить; надо было поклясться, что она любит только короля, обмануть его перед Богом, обмануть которого она не могла, или же разбить сердце этому несчастному страдальцу, а на голову герцога де Асторга навлечь страшные беды; и Мария Луиза, не колеблясь, взмолилась:
— Прости меня, Боже! Этот несчастный безумец, наверное, убежден в моей измене, но ты прекрасно знаешь, что я невиновна, знаешь, что я боролась и борюсь каждый день; прости меня и ниспошли мне прощение.
Король взял ее за руку и помог спуститься по ступенькам, ведущим в церковь, где в это время не было никого — монахи находились в трапезной. Буря неистовствовала; витражи дрожали в свинцовых рамах; алтарная лампа раскачивалась, и маленькое пламя, казалось, готово было погаснуть в любую секунду.
Они продвигались вперед во
— Пойдем туда, — сказал он.
Статуя Святой Девы помещалась в ковчеге, украшенном драгоценными камнями и окруженном благочестивыми реликвиями. На Богоматерь была наброшена длинная черная вуаль в знак траура, который носил король; на голове у Девы Марии сверкала бриллиантовая корона, а на руке висели рубиновые четки — бесценный подарок королевы, часто приходившей помолиться в эту часовню. Король преклонил колени на ступеньке, Мария Луиза, также на коленях, стояла рядом с ним. Он сложил руки и трижды повторил «Salve, Regina!» note 8 . Чудовищный удар грома сотряс своды церкви.
Note8
"Славься, Царица!» (лат.)
— Это наш последний час, — сказал Карл II, — мы вместе предстанем перед Господом, и он нас будет судить. Так ответьте мне прямо сейчас, будто зная, что скоро предстанете перед ним. Вы верите, что я умру молодым?
— Государь…
— Отвечайте же! Вы обещали, что здесь не обманете меня, а вне этих стен все меня обманывают — вы тоже, как и остальные… Я обречен, я должен умереть?
— Однажды это случится несомненно.
— Скоро? Королева молчала.
— Скоро? — повторил он громовым голосом. — Вы мне уже сказали это, так повторите здесь, иначе я подумаю, что вы замешаны в интриге, сговорились с королем Франции, чтобы заставить меня написать завещание.
— Я не знаю, я не понимаю, государь… вы не этого хотели.
— Чего же еще я могу хотеть, помимо правды? Мне нужна правда! И я требую ее от вас перед образом Богоматери, которая видит и слышит вас. Вы знаете, что меня ждет, от вас этого не скрыли, и я тоже хочу знать свою
судьбу, ибо должен исполнить тяжкий долг; мне вверены души людей, и я не хочу, чтобы после меня прекрасное католическое королевство стало добычей нечестивых еретиков, ваших французов. Скажите же мне, супруга моя, королева Испании, скажите мне, королю этой страны, сколько мне осталось жить, чтобы я успел подготовиться?
— Вы проживете годы, государь.
— Годы, нет; месяцы или недели, а может быть, и дни.
— Опасность не так уж и близка, клянусь вам.
— О! У меня есть еще время! — И он глубоко вздохнул. — Есть время привести в порядок дела в этом мире и подготовиться к жизни в мире ином. Я успею отвергнуть неправедные притязания и отстоять подлинные права… К тому же, если я пока не умру, сударыня, у нас могут быть дети. У меня появятся наследники, я хочу иметь детей, я ведь король и могу сделать все, что захочу.