Две королевы
Шрифт:
Когда порядок был восстановлен, хор исполнил благодарственную молитву в форме григорианского пения, и когда нежная и торжественная мелодия стихла, хранитель королевского птичника выпустил из клеток семь или восемь сотен щеглов и других певчих птиц, спрятанных на хорах. С чириканьем и пением они поднялись под крышу собора и расселись на перилах трифория как символ мира, безмятежности и наступления новой эпохи.
Мария наблюдала за церемонией как зритель. Королевы Франции тоже проходили через церемонию помазания и коронования, но проводилась она всегда позднее – и в другое время, и в другом месте. Екатерину Медичи короновали через два года после Генриха II в аббатстве Сен-Дени на окраине Парижа, где по традиции короновали королев. Согласно древнему салическому закону женщины не могли
Мария сидела вместе с другими женщинами из королевской семьи в специальной ложе сбоку от главного алтаря. Второй по значимости после нее была Екатерина Медичи, а третьей – подруга детства Марии принцесса Елизавета, которой исполнилось четырнадцать и которая вышла замуж по доверенности за испанского короля Филиппа II.
На Екатерине было черное шелковое платье в пол. Двор все еще пребывал в трауре по умершему королю, а в ее родной Италии черный считался цветом скорби. Она облачилась в черное сразу же после смерти мужа, нарушив традицию, согласно которой траурным цветом был белый, и не снимала его до самой своей смерти в 1589 г., заслужив репутацию мрачной женщины, подверженной меланхолии.
Елизавета и ее младшие сестры, Клод и Маргарита, последовали примеру матери. И только Мария настояла на белом платье. Поскольку королевская ложа была хорошо видна многим из присутствующих, юная королева выделялась на фоне остальных женщин, как голубка среди ворон. Выбор цвета определялся чувством противоречия. Мария не хотела быть такой, как все. Она дала волю своей склонности к театральным эффектам, и эта перспектива была для нее тем более привлекательной, что она знала: этот цвет ей идет. И людям это понравилось – они назвали ее «белой королевой».
Пересуды собравшихся вызвало не только платье Марии; банкет тоже прошел не так, как планировалось. Его традиционно устроили в большом зале архиепископского дворца, согласно старинному ритуалу. Аристократы и почетные гости сидели за обычными столами, а король ел в одиночестве за специальным столом в центре зала, что символизировало его священный статус.
Однако Франциск устал и ему было скучно. Он зевал и хотел удалиться в свои покои еще до окончания пира. После его ухода все несколько растерялись, и прием завершился раньше положенного времени. В целом это была, наверное, самая неловкая и наименее убедительная коронация в истории Франции.
Перемены готовились еще до официальной церемонии. Дворцовая революция началась на следующий день после смерти Генриха II. Кардинал Лотарингский выселил Монморанси из его апартаментов, а почетное место коннетабля за столом занял герцог де Гиз. Братья подчинили себе государственный совет и поставили своих друзей и вассалов на большинство важных должностей, сменив даже королевских священников и чиновников, раздающих милостыню.
Но Екатерину не стоило недооценивать. Она уже считала Марию угрозой и отказалась принять традиционный титул «вдовствующей королевы». Вместо этого Екатерина настояла, чтобы ее всю оставшуюся жизнь называли «королевой-матерью». Эта вроде бы незначительная разница позволяла ей оставаться активным, а не ушедшим на покой политиком. Екатерина понимала, что в отношениях с семьей Гизов следует соблюдать осторожность. Ее сын считал и герцога, и кардинала своими главными советниками и национальными героями. Она знала, что какое-то время будет обязана с ними сотрудничать, и терпеливо ждала возможности устранить их.
Влияния лишился не только коннетабль и его сыновья, но также почти вся семья Монморанси. Поскольку многие его родственники были гугенотами или, по крайней мере, поддерживали протестантов, их действия приобрели религиозную окраску. На посту главного распорядителя королевского двора его сменил герцог де Гиз, чья мечта об этой должности наконец исполнилась.
Диана де Пуатье, союзник Монморанси, пострадала не меньше коннетабля. Ей приказали вернуть все подаренные Генрихом II драгоценности
Почувствовав себя в безопасности, Гизы возродили свой «франко-британский» проект, несмотря на то что он был подорван Като-Камбрезийским договором. Они заявляли, что возрождают изначальную внешнюю политику Генриха II, но ожидания других игроков на политической сцене уже изменились. Филиппу II совсем не нравились их планы относительно Шотландии и Нормандии – он прекрасно понимал, что цель Гизов состоит в контроле Ла-Манша и выхода в Северное море. На берегу Ла-Манша в провинции Нормандия находилось больше всего портов с самыми глубокими судоходными гаванями. Гизы были самыми богатыми и влиятельными землевладельцами в регионе, и хотя они не собирались возобновлять открытую войну с Филиппом, но, как можно было догадаться, они намеревались превратить регион в свою военную и морскую базу.
Филипп дал ясно понять Гизам, что мир хрупок. Тем не менее они продолжили свою династическую игру, и напряжение усилилось. Если до заключения договора главными театрами военных и дипломатических действий в Европе были Италия, Франция и Германия, то теперь в центре внимания оказались Шотландия и Англия.
Высокомерие Гизов стало и причиной неудач. Не считая нужным соблюдать осторожность или скрывать свои намерения, они познакомили со своими целями самую широкую аудиторию. И в эпицентре событий находилась их племянница. В замках, куда удалялся на отдых двор, и во всех городах, которые посещал король, на воротах вывешивали герб Франциска и Марии, в который был включен герб Англии. Сэр Николас Трокмортон, посол Елизаветы во Франции, узнал о новой королевской печати, которую изготовили для Шотландии. Подтвердились самые худшие опасения. Франциска и Марию изобразили в «имперском» величии, а под ними была надпись: «Франциск и Мария, милостью Божией король и королева Франции, Шотландии, Англии и Ирландии».
После коронации Франциска династические претензии снова были выгравированы на золотых и серебряных тарелках и вырезаны на мебели – их пришлось заменить, поскольку теперь Мария стала королевой Франции. Последний удар был нанесен тогда, когда Трокмортона пригласили на обед и вынудили есть из серебряных тарелок, украшенных узурпированными символами.
С точки зрения семьи Гизов это были логичные шаги к объявлению претензий на английский престол, которые они считали законными, но их поведение в отношении Марии было достаточно циничным. Они обращались с ней как с марионеткой и самые важные решения принимали у нее за спиной. Что касается Франциска, они поощряли его стремление утвердить свою мужественность с помощью охоты. Ни одна важная инициатива не исходила от Марии или ее мужа, пока они были королем и королевой. В результате их правление, продлившееся меньше пятисот дней, превратилось в греческую трагедию, в которой главные события разыгрывались за сценой актерами или невидимыми силами, над которыми у короля и королевы почти или совсем не было власти.
Проблемы со здоровьем у Марии продолжались больше года. Судя по всему, ее болезнь и слабость даже усилились. Говорили, что в августе 1559 г. в Сен-Жермене ей становилось плохо после каждого приема пищи. Она упала в обморок в присутствии испанского посла, и ее пришлось приводить в чувство при помощи «aqua composita», или виски. В сентябре, когда двор переехал в Бар-ле-Дюк, ей впервые стало легче, но затем она вновь заболела. Мария лишилась чувств в часовне, и ее отвели в спальню, где она снова потеряла сознание. Сообщалось, что в следующем месяце она страдала от туберкулеза, а в ноябре, в Блуа, она выглядела очень бледной и «весь день не выходила из своей комнаты».