Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)
Шрифт:
— Да нет, я все понимаю…
— Прошу тебя, дай ему возможность отпраздновать свадьбу своей дочери с пышностью, он так мечтал об этом.
— Ты думаешь, я не понимаю? Когда-нибудь и у нас с тобой будут дети, и мы с тобой тоже захотим сделать их счастливыми, и будем рассуждать так же, как сейчас твои родители. И мы, как и они сейчас, наверняка захотим, чтобы наши зять или невеста были молодыми людьми, перспективными, с хорошим образованием и профессией. А я? Вот бы узнать, что думает твой отец обо мне! Наверное, он считает, что я хочу жениться на тебе из-за денег. Но ты-то знаешь, что это
— Что ты такое говоришь? — Вера ладонью зажала рот Андрея. — Отец никогда не допустит, чтобы мы с тобой в чем-то нуждались.
— Да нет, ты меня не поняла. Просто, если тебе когда-нибудь кто-нибудь скажет, что я женился на тебе из-за денег, ты сразу можешь заткнуть им рот тем, что я мог бы жениться на не менее состоятельной, и к тому же без родителей, Соне.
— Андрей, мне не нравится, когда ты так говоришь. Прошу тебя, оставим вообще эту тему. И о Соне я тоже постараюсь больше не вспоминать. Больше того, может, это и покажется тебе странным, но мне хотелось бы завязать с ней… дипломатические отношения, понимаешь? Я бы даже занялась поиском для нее хорошего молодого человека, чтобы ее отвлечь от тебя, от нас. Не улыбайся, я серьезно! Вот если бы она вышла замуж за положительного и надежного человека, какого-нибудь общего нашего знакомого, тогда мы бы могли, к примеру, дружить семьями. Думаю, только в этом случае я бы успокоилась. А ты как думаешь?
— Думаю, что нам с тобой просто не надо обращать на нее внимание, вот и все!
Он хотел добавить, чтобы она все же была осторожна. Он не знал, почему в его душе возникло это чувство близкой опасности, когда он видел неподалеку от них с Верой Соню, и не хотел своими опасениями еще больше запугать Веру, но и не предупредить ее он тоже не мог.
И вдруг он услышал:
— Я бы успокоилась, если бы ее вообще не было…
Он посмотрел Вере в глаза, и тогда она, опустив голову и густо покраснев, смутившись, стушевавшись, тихо добавила:
— …в нашем городе.
18. Май 2010 г. Глафира
Утром Глафира обнаружила в комнате зеркало. (То, первое, потом кто-то убрал.) Огромное, до пола. Еще она заметила, что на внутреннем сгибе ее локтя наклеена голубая медицинская полоска. Значит, ей ночью сделали укол или взяли кровь.
Она с трудом поднялась с постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Поплелась в ванную комнату, приняла душ, привела себя в порядок. С одной стороны, она чувствовала себя очень легкой, прямо-таки невесомой. С другой — ей было тяжело двигаться. Возможно, все дело было в той инъекции, которую ей сделали ночью, без ее ведома.
Что ж, удивляться теперь не приходилось ничему. Она уже никогда не будет принадлежать себе, и эти люди, похитившие ее, будут распоряжаться ее телом, как своей собственностью.
Она расчесала волосы и подошла к зеркалу. Да уж, увидели бы ее Лиза или Адам! Что бы они сказали? Что она похудела, почернела и выглядит самым ужасным образом.
Еще ее удивлял тот факт, что ее пижама, которую ей выдали в самом начале заточения и время
Зеркало. Зачем его принесли? С какой целью? Глафира подошла к зеркалу и обтянула свое тело пижамной курткой, собрав ее на спине, любуясь появившейся у нее талией, так замечательно обозначившейся на фоне ее все еще пышного округлого бюста. Да и живот куда-то исчез. Хотя разве не понятно, куда исчез живот и все ее килограммы, с любовью приобретенные в той, прежней, свободной жизни? Они растаяли в пучине стресса, можно сказать, сгорели в предсмертной агонии.
На столике она нашла прикрытый салфеткой завтрак. Алевтина не пришла. Либо она заходила, когда Глафира еще спала, либо ей запретили общаться с пленницей по причине возникшего к ней недоверия, либо — отправили на съеденье акулам трансплантации. Разрезали голубушку на органы.
Под салфеткой оказалась остывшая овсянка с каплей меда, горсть грецких орехов и вода с кружочком лимона, украшавшим стакан. Конечно, в этом доме не нашлось приличной еды. Да пускай хотя бы просто хлеб с маслом принесли, мать их за ногу!
Глаша вяло глотала овсяную кашу, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, когда послышались шаги, затем какой-то шорох, дверь открылась и вошла Алевтина (слава тебе господи!), неся в руках большой черный пакет. Глафира чуть не подавилась, представив себе, что там, в черном пакете, — ее саван…
— Аля, что это? — она даже не поздоровалась с ней. — Пришла готовить меня к смерти?
— Нет, мне приказали переодеть тебя… но это не то, о чем ты подумала. И вообще, я, наверное, напрасно тебя запугала. И ты нужна моим хозяевам совсем для других целей.
— Хочешь сказать, они меня в бордель решили определить? — мрачно пошутила Глафира. — Так что там?
— Вот, — и Алевтина принялась выкладывать из пакета темно-серый костюм, блузку, туфли.
— Бред какой-то! Что это? Зачем?
— Знаешь, может, я, конечно, и на этот раз ошибаюсь, но они хотят тебя одеть во все это, чтобы с кем-то сравнить. Я видела, как они разглядывали какую-то фотографию, собирая этот гардероб.
— Ты хочешь сказать… — Волосы на голове у Глаши зашевелились от страха. — Хочешь сказать, что они убили женщину, похожую на меня, и теперь собираются надеть на меня ее одежду?! Может, они прикончили какую-то бизнесменшу или банкиршу?
— Вообще-то я собственноручно отрезала этикетки. Все новое. Надень.
— И что потом? Ты выпустишь меня отсюда?
— Нет, я должна тебя сфотографировать во всех ракурсах, — извиняющимся тоном проговорила Алевтина. На этот раз она выглядела больной и усталой. Вероятно, хозяева на самом деле изменили отношение к ней.
Глаша поставила на столик пустую тарелку и, вздохнув, принялась надевать принесенную одежду. Через несколько минут она уже стояла перед зеркалом, и на лице ее читались удивление, восторг, недоумение и какая-то тихая радость.
— Смотри, Аля, как человека одежда меняет, а? Всегда предпочитала носить вязаные балахоны, джинсы и свободные свитера, а тут вдруг, неожиданно, — костюм. Смотри, как сидит!