Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем
Шрифт:
– Это комплимент?
– Пока не знаю. – Он включает свет. – Сумку и прочие девчачьи штучки можешь оставить в комнате отдыха.
Я пытаюсь проследить, куда он указывает, но направление слишком расплывчатое. Впрочем, я как-нибудь найду дорогу.
Кэл делает глоток из термоса и снова бросает взгляд на маффины.
– Ты часто печешь?
– Да, – киваю я. – И мне хотелось произвести хорошее впечатление. Ну знаешь… на парней.
Он на секунду останавливается и медленно оглядывает меня
– С этим ты справишься и без маффинов.
Я краснею. Внутри меня разливается тепло. Вот это точно был комплимент.
И – кто бы мог подумать – я не знаю, как ответить.
Слегка нахмурившись, он проводит рукой по затылку и взлохмачивает волосы. Потом издает невнятный звук – то ли ворчание, то ли вздох, – и проходит мимо меня, направляясь в кабинет. Я неловко топчусь на месте, не зная, идти ли мне за ним, и пытаюсь найти уместную тему для разговора. Наконец, в панике, я выпаливаю:
– Значит, ты работаешь с машинами?
Будто это не очевидно.
После неловкой паузы Кэл вылетает из кабинета с бейсболкой на голове.
– Да, Люси, я работаю с машинами. – Он встает за приемную стойку и включает компьютер. – Ребята скоро придут, я вас познакомлю. У нас тут трое механиков. Айк, Данте и Кенни. Они хорошие парни, но дай знать, если возникнут проблемы.
– Проблемы? – Я сглатываю.
Он на мгновение поднимает взгляд, затем печатает что-то на компьютере.
– Если начнут приставать к тебе или досаждать. Нашим прошлым администратором была бабушка Кенни.
– Ах, – моя улыбка становится натянутой. – Я могу за себя постоять.
– Как скажешь. – Кэл снова что-то печатает. – Не хочешь посмотреть, что я делаю?
– О! – я чуть не роняю корзинку второпях, потом пристраиваю ее на стул вместе с сумкой и подбегаю к приемной стойке, которую Кэл занимает почти целиком. – Да-да, я вся внимание. Только скажи, чего хочешь, и я все сделаю! – я краснею, когда осознаю двусмысленность этой фразы. – В рамках работы, – уточняю я, указывая на компьютер.
Он приподнимает темную бровь.
– Ты всегда так гиперактивна по утрам?
– Прости, немного нервничаю.
– Почему?
– Из-за новой работы. Но ты не волнуйся, я слушаю. – Надо было оставить волосы распущенными, они бы спрятали мой румянец. Я подхожу ближе и, наклоняясь к экрану, начинаю следить за бегающим курсором. В программе с логотипом-мартышкой есть несколько категорий: задания, инвентарь, квитанции, технические отчеты.
Кэл не тратит времени зря.
Он делает все молниеносно.
Я едва успела разобраться с программой, а он уже объясняет мне, как принимать оплату картой, показывает банку для мелочи и перечисляет сегодняшних клиентов. К счастью, я записывала самое главное в блокнот в надежде, что перед
– Понятно? – он опирается ладонями о стойку. На его жилистых руках выделяются вены и пятна чернил.
Я в панике смотрю на свои заметки и кусаю губу.
– Конечно.
– Ты уверена? Я могу объяснить еще раз.
Мы на мгновение встречаемся взглядами; его медные глаза мерцают в тусклом свете. Мне хочется задать ему сотню вопросов, не имеющих отношения к работе.
Как у тебя дела?
Нет, постой… Кто ты?
Изменился ли твой смех? Твои объятия? Любишь ли ты по-прежнему хлопья с шоколадным молоком?
Он смотрит на меня, и между его бровями залегает морщинка. Может, он тоже хочет меня о чем-то спросить? Я хочу, чтобы он спросил. О чем угодно. Я хочу признаться, что все это время думала о нем. И о ней.
– Я пыталась тебя найти, – шепчу я, не в силах удерживать правду в себе. Кэл хмурится сильней, мрачнеет и сжимает зубы, глядя на меня в упор. Я смотрю, как мелькают чувства в его глазах, хотя он старается сохранять бесстрастность. Мои слова – как лучи солнца на ледяной глыбе. – Я правда пыталась. Во всех соцсетях.
Он отводит взгляд, наклоняет голову.
– Я этой хренью не пользуюсь.
– Я так и поняла, – киваю я. – Мне хотелось знать, что с тобой случилось. Что случилось с…
– Я не за этим дал тебе работу. – Он резко поднимает голову. На его лице застыло ледяное выражение, в глазах зарождается буря. – Я не хочу это обсуждать, Люси.
– Ты делаешь вид, будто прошлое ничего не значит.
– Потому что это прошлое. Люди меняются, черт побери. Живут дальше. Я уже не ребенок, и, если мы будем работать вместе, – он указывает татуированным пальцем на меня и на себя, – лучше бы тебе перестать надеяться, что сможешь взять меня измором с помощью улыбок, позитива и бананового хлеба.
Я отшатываюсь, когда он выпрямляется и нависает надо мной. Мои глаза подергиваются пеленой, и я смотрю на его серую майку, не решаясь взглянуть в лицо.
– Хорошо, – говорю я, до нелепого робко. Мой голос чуть дрожит, и Кэл негромко вздыхает.
Когда я наконец поднимаю взгляд, он трет лицо рукой, задевая жесткую щетину.
– Блин, – бормочет он. – Прости.
– Ничего. Я лезу не в свое дело.
– Я повел себя, как козел. – Обхватив рукой подбородок, он поворачивается к умирающей орхидее на краю стойки. Ее розовые лепестки пожухли и потускнели. Кэл закрывает глаза и выдыхает через нос. – Я просто хочу, чтобы отношения между нами были профессиональными. Скажи, что ты понимаешь.