Две недели в другом городе. Вечер в Византии

Шоу Ирвин

Джек посмотрел на часы и встал:

– Пожалуй, мне пора, если мы собираемся продолжить работу завтра в семь тридцать утра.

Делани небрежно махнул рукой:

– Не спеши, Джек. Бог с ним, с утром, начнем в десять.

Джек заметил, как сузились глаза Тачино, когда Делани с легкостью перенес начало работы. Они немедленно напомнили о том, что Делани тратит деньги и время продюсера; Джек подумал, что, если в дальнейшем между Тачино и Делани возникнут трения, итальянец использует эпизод как рычаг для оказания давления.

Джек пожал руку мисс Барзелли,

которая посмотрела на него без интереса. Он не был ни продюсером, ни режиссером, от него не зависели условия ее контрактов или количество крупных планов в фильме; познакомившись с Джеком в его номере, она поняла, что он никогда не станет ухаживать за ней. Завтра она вряд ли вспомнит его имя.

Он подошел к другому краю стола, чтобы попрощаться с Тассети. Итальянец изогнулся в кресле, с отвращением глядя на компанию, расположившуюся в противоположном углу зала. Пожимая руку Джека, он указал на гостя, сидевшего за дальним столиком, и произнес, понизив голос: «Ессо, le plus grand pederaste de Roma» [29] .

29

Это самый известный гомосексуалист Рима (фр.).

Джек усмехнулся, думая: «Все пороки, процветающие в Риме – проституция, воровство, извращения, – представлены мне сегодня один за другим. У Тассети выдался удачный день, он, должно быть, счастлив».

Джек приблизился к площадке для танцев и помахал рукой Холтам, которые, касаясь друг друга щеками, двигались в такт с музыкой. Остановившись, они подошли к Эндрюсу.

– Джек, – сказал Холт, – вы не могли бы уделить мне пару минут? Хочу поговорить с вами.

– Конечно, – ответил Джек.

– Спокойной ночи, Джек, – произнесла миссис Холт; язык ее слегка заплетался. На лице женщины появилась блуждающая улыбка. – Сэм только что говорил мне, как вы ему нравитесь, какой вы добрый.

– Спасибо, миссис Холт.

– Берта, – умоляющим тоном промолвила миссис Холт. – Пожалуйста, зовите меня Бертой. – По ее лицу скользнула кокетливая гримаска. – Когда меня называют миссис Холт, я кажусь себе старухой.

– Хорошо… Берта.

– Arrivederci, Джек, – произнесла она и, держа мужа под руку, поплыла к столу; Холт усадил ее в кресло, обращаясь с ней так, словно она была только что выкопанной из земли драгоценной амфорой. Затем Холт вернулся к Джеку. Его дыхание после быстрого танца было легким, ровным.

– Если позволите, – церемонно сказал Холт, – я провожу вас до двери.

Выходя из комнаты, Джек оглянулся назад и успел заметить, как рука Барзелли снова скользнула под стол.

Джек и мистер Холт спустились по лестнице вниз, мимо закрытого ресторана на втором этаже, мимо картины с обнаженной женщиной, висевшей в холле, мимо бара с негром-пианистом, негромко игравшим для американской пары, которая о чем-то спорила в углу.

– Знаете, – сказал Холт, когда гардеробщица подала Джеку пальто, – я бы немного подышал свежим воздухом.

Вы не хотите прогуляться?

– С удовольствием, – ответил Джек.

Теперь, уже направляясь к себе в отель, Джек почувствовал, что не спешит оказаться в пустых (или не пустых) комнатах один на один с бессонницей.

Холт взял пальто и шляпу, аккуратно надел ее на свою лысеющую голову; они шагнули в ночь. У подъезда, кутаясь в пальто, что-то оживленно обсуждали таксисты; полная женщина с корзиной фиалок поджидала в темноте влюбленных. На противоположной стороне улицы стоял фиакр с зажженным керосиновым фонарем; лошадь, накрытая попоной, дремала стоя.

Джек и Холт свернули за угол и зашагали по набережной. Сейчас спавший Рим принадлежал им.

– Берта предпочитает возвращаться домой лишь после того, как уйдут музыканты. – Холт улыбнулся, демонстрируя свою терпимость. – Вы бы удивились, если бы узнали, сколько раз в году я встречаю рассвет.

Он посмотрел на Тибр.

– Вода почти не движется, верно? Бурлящий Тибр меж берегов несется, – внезапно продекламировал Холт. – Думаю, я мог бы переплыть эту реку даже в доспехах. Наверно, Шекспир никогда не видел ее воочию.

Он застенчиво улыбнулся, испугавшись своего смелого экскурса в область литературы.

– Странные люди эти итальянцы, – продолжал Холт. – Живут в Риме так, словно он ничем не отличается от прочих городов. Словно здесь никогда ничего не происходило.

Джек шел молча, разглядывая большое темное здание Дворца правосудия, думая о своей спальне, ожидая, когда Холт начнет разговор, ради которого он вышел с Джеком на улицу.

Холт смущенно прочистил горло.

– В клубе, – махнул он рукой в сторону оставшегося за их спинами здания, – мы говорили о том, что вы работаете в государственном аппарате.

Джек не счел нужным снова поправлять его.

– Вероятно, у вас есть знакомые в здешнем посольстве?

– Кое-кого знаю.

– В течение последнего месяца я был там дюжину раз. Меня прекрасно встречали. Со мной говорили предельно вежливо и любезно, но… Всегда лучше действовать через знакомых, правда?

– Наверно, – уклончиво ответил Джек, гадая, что за неприятности могут быть у Холта по линии госдепартамента.

– Понимаете, мы с Мамой хотим взять ребенка на воспитание. – Голос Холта прозвучал робко, виновато, словно он признавался в том, что они с Мамой замышляют нечто криминальное. – Вы не представляете себе, с какими трудностями мы столкнулись.

– Взять ребенка на воспитание? – удивился Джек. – Здесь?

– Я уже говорил вам в клубе, – скованно произнес Холт, – мне чужды националистические предрассудки. Я родился и вырос в Оклахоме, но…

Он замолчал.

– Я хочу сказать, – теперь в его голосе появился вызов, – итальянские дети ничем не хуже американских.

– Разумеется, – охотно согласился Джек. – Но разве не проще взять ребенка дома, в Штатах?

Холт смущенно покашлял; взявшись обеими руками за поля шляпы, передвинул ее на четверть дюйма, чтобы она сидела на голове более ровно.