Две недели в другом городе. Вечер в Византии
Шрифт:
– Теперь я бы голосовал за «сухой закон». Особенно для актеров и писателей. – Делани пожал плечами, как бы закрывая тему, и воинственно добавил: – А еще Клара. Я видел, как она что-то шептала тебе. Что у нее на уме?
– Она собирается нанять хорошую повариху, – сообщил Джек, – чтобы по вечерам тебя ждал дома превосходный обед.
– О господи, – вырвалось у Делани, а Барзелли негромко рассмеялась. – Повариху. Тогда я заточу себя в четырех стенах и буду выходить на волю только к началу съемок.
– Джек, друг мой, – Тачино погладил Эндрюса по плечу, – я просто счастлив. Морис сказал мне, что
– Морис – обманщик, – произнес Джек.
– Мы все это знаем, – согласился Тачино. – Морис – обманщик. Иначе что бы он делал в Риме?
Он засмеялся, гордясь своим городом.
– Здравствуйте, Джек.
Незаметно появившийся откуда-то Браттон, актер, который не мог больше работать в Голливуде, присоединился к ним. Он радостно, возбужденно хлопнул Джека по плечу и остановился, протягивая руку. На его печальном, напряженном лице застыла неуверенная улыбка.
– Вы меня помните, Джек?
– Конечно. – Эндрюс пожал ему руку.
– Я услышал, что вы в Риме, – сказал Браттон.
Он торопливо произносил слова хриплым голосом; Браттон явно стремился продемонстрировать добродушие и непринужденность, но всем, в том числе и самому актеру, была очевидна тщетность его потуг. На лбу у него выступили капельки пота. Он напоминал человека, пытающегося попасть на спортивные соревнования по поддельному билету.
– Все дороги ведут в Рим, верно, Джек? – произнес Браттон.
Он громко рассмеялся и тут же, как почувствовал Джек, пожалел об этом.
– Здравствуйте, мистер Делани. – Браттон повернулся к Морису, протягивая ему руку. – Я недавно спросил себя: «Когда же мистер Делани решит, что ему нужен хороший актер, и позовет меня?» Знаете, я еще не забыл английский язык.
– Здравствуйте, Браттон, – бесстрастно сказал Делани, не желая замечать протянутой руки.
Пот блестел на лбу Браттона; актер смущенно поморгал:
– Я протянул вам руку, мистер Делани.
– Вижу, – отозвался режиссер.
Тассети придвинулся к Делани, наблюдая за ним с удовольствием и интересом. Тассети жил ради подобных сцен, он улыбнулся, готовый в любой миг защитить своих хозяев, покарать их обидчика, выполнить свои функции сторожевого пса.
Браттон опустил руку. Сделал пару резких вдохов, издавая свистящий звук.
– Джек пожал мою руку, – громко произнес Браттон. – Он не строит из себя гордеца. Хоть и занимает ответственный пост.
– Джек – дипломат. – Делани смерил Браттона ледяным взглядом. – Ему приходится пожимать руки всяким негодяям, которые протягивают их.
– Прикусите язык. Я не позволю так разговаривать со мной.
Делани повернулся спиной к актеру и, нежно коснувшись руки Барзелли, сказал ей:
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, carissima [32] . Мне нравится твоя новая прическа.
Браттон снова оказался перед Делани; Джек заметил, как сжались кулаки Тассети в предвкушении работы.
– Я скажу, что о вас думаю, – обратился актер к Делани. – Вы втайне симпатизируете коммунистам. В Голливуде осталось много таких, как вы. В последний раз, когда я был там, я заглянул в «Чейзенс». Проходя мимо одного из столиков, я повернул голову в сторону, и кто-то плеснул в меня
32
Дорогая (ит.).
– Успокойтесь. – Джек испытывал стыд за кинобизнес, за американцев, находящихся в Штатах и за рубежом. Он коснулся рукава Браттона. Актер дрожал. – Делани не способен делать что-либо втайне. Всем известно, что он был противником коммунизма в те годы, когда вы каждый вторник ходили на собрания. Почему бы вам не отправиться домой?
– Комиссия вручила мне свидетельство о том, что с меня сняты все обвинения, – исступленно заявил Браттон. – Заслушав мои показания, они пожали мне руку и сказали, что я – истинный патриот Америки, который осознал свою вину и нашел в себе мужество искупить ее. Я могу показать вам документ.
– Комиссия выдала бы карантинное удостоверение тифозной вши, – заметил Делани, – если бы та помогла, как вы, поймать другую тифозную вошь. Я думаю, что в душе вы по-прежнему коммунист, если вы вообще способны иметь какие-то убеждения. Вы – трус, заговоривший, чтобы спасти свою шкуру; вы предали многих несчастных из числа ваших бывших друзей, самый отважный поступок которых заключался в подписании в 1944 году приветственного послания, адресованного русской армии. Мне жаль вас, но я не пожимаю руки из жалости. Если вы на мели и нуждаетесь в подаянии, зайдите завтра в мой офис, я дам вам несколько долларов; я всегда считаю своим долгом спасти от голодной смерти любого актера, даже такого плохого, как вы, поскольку получаю доходы благодаря их труду. А теперь убирайтесь отсюда, вы и так уже всем здесь надоели.
– Мне следовало бы ударить вас, – прошептал Браттон, не поднимая висящих вдоль туловища рук.
– Попробуйте, – тихо сказал Делани и повернулся к Барзелли: – Пойдем выпьем, carissima.
Делани взял актрису под руку, и они направились к бару. Тассети улыбнулся, с удовольствием наблюдая за Браттоном. Тачино пожал плечами.
– Вот что я скажу, – заявил продюсер. – Я никогда не пойму Америку.
Готовый расплакаться Браттон вытер лоб зеленым шелковым платком, суетливо переводя взгляд с одного лица на другое.
– Его самовлюбленность беспредельна, – громко заявил актер. – Делани еще получит по заслугам.
Он вымученно улыбнулся, обнажив зубы.
– Не стоит принимать всерьез слова такого эгоиста. – Браттон махнул рукой, изо всех сил стараясь скрыть обиду. – Мы еще увидимся, Джек. Я приглашу вас пообедать. Покажу вам, как живут бедняки.
Он бросил последний умоляющий взгляд на стоящих рядом с ним мужчин. Никто не произнес ни слова. Тассети сунул руки в карманы, разочарованный тем, что ему не пришлось применить силу. Браттон повернулся и отошел, неуклюже изображая своей походкой раскованность и безразличие; он направился к двум молодым итальянским актрисам, беседовавшим друг с другом в углу комнаты. Браттон заговорил с ними, жестом собственника обняв обеих за плечи. Его громкий смех разнесся по гостиной, перекрывая шум голосов.