Две невесты Петра II
Шрифт:
— Не дури, Ванька, говори всё, как есть. Или ещё не понял, что светлейший и в изгнании для нас опасен?
— Опасен? — насторожился Иван.
— И очень.
— Это чём же?
— Тем, что изгнание его от Москвы всего в каких-то трёхстах вёрстах, а это почти что в самой Москве.
Иван молча, без шутовства, внимательно слушал отца.
— Да и денег у него, полагаю, ещё осталось — не пересчитать.
— Так ведь не нашли у него никаких денег при описи.
— Не нашли, не нашли, — передразнил сына князь Алексей. — Он что, по-твоему, дурак, чтобы
— Не дурак, — улыбнулся князь Иван.
— Вот то-то! Кем-кем, а вот дураком светлейший никогда не был.
— Думаю, что так, — отозвался князь Иван.
— Что — так? — не понял отец.
— Я говорю, что дураком он никогда не был в отличие от некоторых.
— Смотри, Ванька, не зазнавайся! Это ты сейчас такой весёлый да храбрый, когда у тебя за спиной государь! А не то — так не очень-то умничай, — строго взглянув на сына, сказал князь Алексей и продолжал: — Я полагаю, что денег у него ещё много припрятано, а с деньгами-то да с нашим народом всё можно сотворить. Сегодня он в изгнании, а завтра, гляди, и здесь окажется. А вот ты тогда — неизвестно где.
— Так что ты предлагаешь? — уже серьёзно обеспокоясь, спросил князь Иван.
— Что предлагаю! Я для того тебя и на разговор секретный вызвал, что надобно обсудить, как того супротивника отослать куда подальше, чтоб не только он сам, но и детки его выбраться оттуда вовек не смогли.
— Не смогли, не смогли, не смогли, — повторял последние слова отца князь Иван.
— Что ты заладил одно и то же, словно попугай! Лучше посоветуй, как государю обо всём донести так, чтобы он сам распорядился услать светлейшего куда подальше.
— Куда подальше, куда подальше, — вновь повторил князь Иван.
— Кончай, Иван, я тебе дело толкую, а ты дурачишься.
Князь Иван молчал, глядя мимо отца и что-то обдумывая.
— Может, говорить государю кажинный день о том, что светлейший очень опасен тут рядом, что враг он ему?
— Нет-нет, — прервал князя Алексея сын, — так не годится.
— Это почему же?
— Да потому что он и сам его не больно-то жалует, иначе не свалил бы его так скоро.
— Тогда как же?
— Как же, как же? — повторил князь Иван.
Но князь Алексей на этот раз промолчал.
— Знаю, знаю, — радостно и почему-то шёпотом проговорил Иван.
— Что знаешь-то?
— Знаю, как расположить государя так, чтобы он отослал светлейшего туда, куда и Макар телят не гонял.
— И как ты это мыслишь?
— Мыслю так, что надобно наоборот, говорить государю о светлейшем только хорошо, а нас, Долгоруких, всячески поносить.
— Что ж из этого выйдет? — не понимая, куда клонит сын, спросил князь Алексей.
— А выйдет то, что государь совсем на него осерчает, поскольку сейчас без нас, Долгоруких, — Иван самодовольно легонько ударил себя в грудь, — он не мыслит своей жизни.
— А что, сын, — оживился князь Алексей, — ты, я вижу, не так-то уж и глуп, хотя честить тебя есть за что, но это уж разговор особый.
Скоро, в конце марта, в Кремле у Спасских ворот было
В том анонимном письме, переданном Петру Алексеевичу, выражалось неудовольствие по поводу ссылки Меншикова в Ранненбург, осуждались поступки государя, его поведение и подавался совет вернуть изгнаннику бразды правления. Восхвалялись его «великие способности» и ум сего несчастного министра. Говорилось о том, что Меншикова надо вернуть к власти, не то «дела никогда не пойдут хорошо». В письме также возбуждалось недоверие к новым фаворитам.
Реакция на подмётное письмо была скорой и неотвратимой. Собравшийся Верховный тайный совет, в составе которого из пяти его членов двое были из семьи Долгоруких — Василий Лукич и Алексей Григорьевич, при руководстве Андрея Ивановича Остермана принял решение, тут же подписанное государем, о высылке князя Меншикова с семьёй в сибирский город Берёзов и о полной конфискации его имущества. Таким образом, судьба опасного для Долгоруких соперника была решена.
Позже вдобавок ко всем мерам против светлейшего было принято решение переименовать бастион Меншикова в Петропавловской крепости в «Бастион Его императорского величества Петра Великого». С влиянием Меншикова при дворе было покончено навсегда.
Как-то встретив сына возле покоев государя, князь Алексей Григорьевич, остановив его, сказал:
— Одно дело сладилось хорошо.— Они обменялись многозначительными взглядами. — Теперь осталось ещё одно.
— Какое же?
— Важное, особливо для тебя.
— И что же это за дело?
Но тут послышался голос государя, нетерпеливо звавший своего любимца.
— Потом, потом, — заторопился старый князь, — всё тебе растолкую.
Последние события увлекли князя Ивана за государем так стремительно, что он на время забыл и об отце, и о важном с ним разговоре.
Глава 3
Предложение Остермана о том, что рядом с государем следует находиться сведущему человеку, чтобы время, проведённое государем на охоте (по мнению Андрея Ивановича «потерянное время»), не проходило зря, а наполнялось бы полезными познаниями в различных областях, повлекло за собой поиск подходящего наставника.
И такой человек скоро сыскался. Им оказался молодой князь Сергей Дмитриевич Голицын, камергер в свите государя Петра Алексеевича. Это был очень достойный молодой человек, хорошего воспитания и весьма приличного образования.
Приставляя нового наперсника к государю, Андрей Иванович не случайно остановил своё внимание на этом человеке, происходившем из семьи родовитых князей Голицыных — постоянных и давних врагов Долгоруких. Остерман надеялся уменьшить влияние последних при дворе, а в особенности князя Ивана, который всё более и более входил в доверие к государю.
Бесшабашная жизнь князя Ивана всё более влекла к нему молодого Петра Алексеевича, ведя его по пути, лежащем в стороне от государственных дел и серьёзных занятий.