Две повести о Манюне
Шрифт:
– Пиляд! – отбрехивалась тетя Валя со своей стороны забора.
И если выражение «Николаи боз» мы с грехом пополам понимали, то таинственный «пиляд» представлялся нам разрушительным ругательством воистину галактического масштаба.
– Давай ты сегодня у нас заночуешь? – предложила Каринке Маня.
– Ты с ума сошла, Мань? Лучше уж пусть меня мама выпорет, чем Ба, – возмутилась Каринка.
– Ну да, – пригорюнилась Манька, – у Ба не забалуешь.
– Де-ти, – высунулась в окно мама, – чего это вы у подъезда стоите? Быстро поднимайтесь
– Мам, тебе звонили из художки? – глянула вверх Каринка.
– Каринэ, – елейным голосом пропела мама, – иди домой, дочка.
– Звонили, – пригорюнились мы и повели сестру домой. На расстрел.
К счастью, времени на расстрел у мамы не было. Папа доедал вторую тарелку супа, на плите скворчала картошка, в мойке лежала немытая посуда. Поэтому мама поддела Каринку за лопатку и поволокла к мужу.
– Займись дочерью, – крикнула она, – а то у меня картошка подгорает.
А по телевизору уже транслировали футбольный матч, поэтому, чтобы не отвлекаться от игры, папа, ничтоже сумняшеся, надел дочке на голову тарелку с остатками супа.
– Иди, подумай над своим поведением, – пророкотал он, не отрываясь от экрана.
Каринка аккуратно сняла с ушей вермишель, сделала жалостливое лицо и пришла на кухню.
– Вот, – горестно явила она маме голову в объедках.
– Так тебе и надо, – крикнула в сердцах мама и на автопилоте протерла голову дочери мокрой тряпкой, которой протирала стол, – посиди в детской, пока я накрываю на стол. Подумай над своим поведением!
«Повезло», – обрадовалась Каринка и припустила в детскую.
Если бы мы не путались у мамы под ногами, если бы папа не поторапливал ее с готовкой, она ни в коем разе не забыла бы запереть шкодливую дочь в комнате. Но мама была очень занята, поэтому сестра оказалась в полном своем распоряжении. В незапертой детской. Напротив – ванная комната. В ванной – навесной шкафчик. В шкафчике – кругленькая клизма. На стене детской, прямо на уровне Каринкиных глаз – розетка. Под розеткой, на тумбочке – корзина с маминой вязкой, откуда весело торчат две длинные спицы.
Первым делом сестра прокралась в ванную и набрала в клизму воды. Потом выдернула из недовязанного рукава спицу.
– Сначала брызнуть в розетку водой или спицу туда затолкать? – крепко призадумалась она. – Нет, вода. Нет, спица. Нет, вода. Нет, спица, – спорила какое-то время она с собой.
Решила-таки довериться считалочке. Надо было поторапливаться, поэтому сестра ограничилась коротенькой грузинской считалочкой: «Акали-бакали-чаварда-какали». «Какали» досталось клизме. Каринка прыснула в пятачок розетки водичкой и победно вставила спицу.
– Аааааа, – подскочил отец, – свет ушел!
– Гооооол! – донеслось из всех распахнутых окон нашего городка. – Гоооооол!!!!
– Аааааа, – закричал отец, – свет только у нас ушел!
Он нацепил тапки и, как был, весь в пижаме, с кокетливо обмотанным на талии пуховым платком, выскочил из квартиры и принялся ломиться
– Арам, – попутно кричал он в дверной глазок, – угловым забили или штрафным?
– Угловым, – распахнул дверь Арам и, ничуть не пугаясь папиного вида, впустил его в квартиру.
– Кто? Кто забил? – бился в истерике отец. – Я не видел, у нас в квартире почему-то свет ушел.
– «Динамо-Киев». Матч закончится – посмотрю, что там у вас произошло.
Дядя Арам работал электриком и по-соседски курировал все наши электроприборы. Папа в благодарность без очереди курировал зубы дяди Арама.
И, пока он досматривал у дяди Арама футбол, заодно подъедая все его припасы на зиму, Каринка потихонечку отходила в углу детской. Мы до сих пор диву даемся, как в тот злосчастный день ее не убило. Сестру больно ударило зарядом электричества по руке и отшвырнуло в сторону. Когда я пришла звать ее на ужин, она уже восстановила все свои условные и безусловные рефлексы и пыталась выдернуть из стены намертво запаявшую розетку спицу.
– Ты чего это натворила? – испугалась я.
– Да вот, – скромно потупилась Каринка.
И тут у сестры закончилось везение. Потому что пока папа бесновался у соседей, у мамы освободились руки. И Каринке досталось по полной программе и за «пиляд», и за полетевшее электричество, и за испорченную спицу.
Потом мы все дружно поели, и очень даже вовремя, ибо следом вернулся отец и взял штурмом кухню. Подъел все, да так, что можно было сковороду и кастрюли сразу убирать в шкафчик с чистой посудой.
А далее мама сбегала в магазин за вермишелью, а заодно заглянула в подвал и притащила банку с аджикой и банку с печеными овощами. Нужно было готовиться к папиному очередному голодному приступу.
Пока мама жарила вермишель, чтобы приготовить плов на скорую руку, мы, обступив отца со всех сторон, слушали его рассказы о детстве. Папа, когда болеет, очень любит рассказывать о своем детстве.
И тут я вспомнила про кровь Пашо.
– Пап, а почему нас ругают кровью Пашо?
– Это кто вас ругает кровью Пашо? – нахмурился отец.
– Ты лучше расскажи им, кто такой Пашо, – заглянула в комнату мама.
– Можно подумать, твои гены в зубодробительности уступают моим, – разобиделся отец.
– Дети, – вздохнула мама, – Пашо – ваш прапрадедушка. Я не знаю другого такого человека, которого разъяренный батюшка дважды отлучал бы от церкви. За чудовищный характер. Несмотря на то что ваш прапрадед ни разу не переступил порога храма и не платил церковной десятины, он, завидев на улице священника, начинал в остервенении крутить у него перед носом дули и выкрикивать вслед всякие обидные слова. За что и был дважды предан анафеме. Всю жизнь Пашо провел как бы в окопах, воюя с законами мироздания, не признавал теории гелиоцентрического строения Вселенной и находился в перманентной войне с Богом. Которую, я думаю, он таки выиграл. С большим перевесом, да.