Две повести о Манюне
Шрифт:
Мама Надя. Трепетная и любящая. Хорошо бегает. Умеет метким подзатыльником загасить зарождающийся конфликт на корню. Неустанно совершенствуется.
Наринэ. Это я. Худая, высокая, носатая. Зато размер ноги большой. Мечта поэта (скромно).
Каринка. Отзывается на имена Чингисхан, Армагеддон, Апокалипсис Сегодня. Папа Юра и мама Надя до сих пор не вычислили, за какие такие чудовищные грехи им достался такой ребенок.
Гаянэ. Любительница всего, что можно засунуть в ноздри, а также сумочек через плечо. Наивный, очень добрый и отзывчивый
Сонечка. Всеобщая любимица. Невероятно упрямый ребенок. Хлебом не корми, дай заупрямиться. Из еды предпочитает вареную колбасу и перья зеленого лука, на дух не выносит красные надувные матрасы.
Ну вот. Теперь вы знаете, о ком вам предстоит читать. Поэтому в добрый путь.
А я пошла сына воспитывать. Потому что окончательно от рук отбился. Потому что на каждое мое замечание он говорит: меня просто не за что ругать. Мое поведение, говорит, просто ангельское по сравнению с тем, что вы в детстве вытворяли.
И ведь не возразишь!
Вот она, тлетворная сила печатного слова.
Глава 1
Манюня – отчаянная девочка, или Как Ба сыну подарок на день рождения искала
Я не открою Америки, если скажу, что любая закаленная тотальным дефицитом советская женщина по навыку выживания могла оставить далеко позади батальон элитных десантников. Закинь ее куда-нибудь в непролазные джунгли, и это еще вопрос, кто бы там быстрее освоился: пока элитные десантники, поигрывая мускулами, пили бы воду из затхлого болота и ужинали ядом гремучей змеи, наша женщина связала бы из подручных средств шалаш, югославскую стенку, телевизор, швейную машинку и села бы строчить сменное обмундирование для всего батальона.
Это я к чему? Это я к тому, что седьмого июля у дяди Миши был день рождения.
Ба хотела купить сыну в подарок добротно сшитый классический костюм. Но в жестких условиях пятилетки человек предполагал, а дефицит располагал. Поэтому упорные поиски по областным универмагам и товарным базам, а также мелкий шантаж и угрозы в кабинетах товароведов и директоров торговых точек ни к чему не привели. Создавалось впечатление, что хорошая мужская одежда изжита, как классовый враг.
И даже фарцовщик Тевос не смог ничем помочь Ба. У него была партия замечательных финских костюмов, но Дядимишиного пятьдесят второго размера как назло не оказалось.
– Вчера купили, – разводил руками Тевос, – а новых костюмов в ближайшее время не ожидается, будут только ближе к ноябрю.
– Чтобы ослепли глаза того, кто будет носить этот костюм! – сыпала проклятиями Ба. – Чтобы на голову ему свалился здоровенный кирпич, и всю оставшуюся жизнь ему снились одни только кошмары!
Но одними праклятиями сыт не будешь. Когда Ба поняла, что своими силами ей не справиться, она кинула клич и подняла на ноги всех наших родственников и знакомых.
И в городах и весях нашей необъятной Родины начались лихорадочные поиски костюма для дяди Миши.
Первой сдалась мамина
Фая, которая Жмайлик, звонила через день из Новороссийска и фонтанировала идеями.
– Роза, костюм не нашла. Давай возьмем Мишеньке фарфоровый сервиз «Мадонна». Гэдээровский. Ты же знаешь, у меня знакомые в «Посуде».
– Фая! – ругалась Ба. – На кой Мише фарфоровый сервиз? Мне бы ему из одежды чего купить, а то ходит в одном и том же костюме круглый год!
– Хохлома! – не сдавалась Фая. – Гжель! Оренбуржские пуховые платки!
Ба убирала трубку от уха и дальнейшие переговоры вела, надрываясь в нее, как в рупор. Наорется, а потом прикладывает трубку к уху, чтобы услышать ответ.
– Фая, ты совсем спятила? Ты мне еще балалайку предложи… или расписные ложки… Да уймись ты, не надо нам никаких ложек! Это иронизирую я! И-ро-ни-зи-ру-ю. Шучу, говорю!
Из Кировабада позвонил мамин брат дядя Миша:
– Надя, могу организовать осетрину. Ну что ты сразу пугаешься, престижный подарок, пудовая элитная рыбина. Правда, забирать ее в Баку, но если надо, я съезжу.
– Осетрину съел и забыл, – расстроилась мама, – нам бы что-нибудь из одежды, чтобы «долгоиграющее», понимаешь? Костюм хороший или куртку. Плащ тоже сойдет.
– Можно сфотографироваться с осетриной на «долгоиграющую» память, – хохотнул дядя Миша, – да шучу я, шучу. Ну извини, сестра, это все, что я могу предложить.
Ситуацию спасла жена нашего дяди Левы. У нее в Тбилиси жила большая родня. Одним звонком тетя Виолетта всполошила весь город от Варкетили до Авлабара [8] и нашла-таки людей, которые обещали организовать хорошую шерстяную пряжу.
8
Варкетили, Авлабар – районы Тбилиси.
– Ну и ладно, – вздохнула Ба, – свяжу Мише свитер. На безрыбье и рак рыба.
В день, когда должны были привезти пряжу, у нас на кухне яблоку негде было упасть. Мама остервенело месила тесто для пельменей, мы, выклянчив у нее по кусочку теста, лепили разные фигурки, а Ба сидела за кухонным столом, листала журнал «Работница» и чаевничала вприкуску. Отпивая кипяток из большой чашки, она смешно пугалась лицом, глотала громко, клокоча где-то в зобу, и со смаком перекатывала во рту кусочек сахара.
– Кулдумп, – комментировала каждый ее глоток Гаянэ. Сестра сидела у Ба на коленях и завороженно наблюдала за ней.
– Если кто-нибудь проговорится Мише о свитере, то ему несдобровать, ясно? – профилактически напустила на нас страху Ба.
– Ясно, – заблеяли мы.
– У тебя в зивоте кто зивет? – не вытерпев, после очередного громкого глотка спросила у Ба Гаянэ.
– Никто.
– Ну ведь кто-то долзен говорить «кулдумп», когда ты глотаешь? – Гаянэ смотрела на Ба большими влюбленными глазами. – Я вниматейно слушаю. Когда ты глотаешь, кто-то внутри говорит «кулдумп»! Ба, ты мне скази, кто там зивет, я никому не сказу, а если сказу, пусть мне будет нисс… нисдобрывать.