Две причины жить

Михайлова Евгения

— Во, блин, стал. Дай пройти.

— Наташенька, я тебя жду, — тихо сказал Князев.

На похоронах Гали речей не произносили. Пришли несколько сослуживиц, Дина, Сергей, соседка Маша. Женщины вытирали слезы, только Наташа больше не плакала. Она так осунулась, что была похожа на старушку в своем черном платке. Организацией похорон занимались Сергей и Дина. От поминок Наташка отказалась:

— На фига они мне сдались, тетки эти.

Дина решила куда-нибудь увести после похорон Наташку, покормить

ее обедом, побродить, поговорить. Все уже стали расходиться, как вдруг Сергей сжал локоть Дины и молча кивнул в сторону Наташи. Рядом с ней стоял высокий мужчина. Он о чем-то спросил, она безразлично пожала плечами, и они пошли за ограду кладбища, к черному «Мерседесу».

— Это Князев Вячеслав Евгеньевич, который так тебя интересует. В последнее время проявляет заботу о нашей девчушке.

— Ничего себе. Что ж ты мне раньше не сказал? Это же опасно. Нужно ее предупредить.

— О чем, Дина? Она над схваткой. Ей глубоко плевать на его дела и принципы. И потому ей ничего не угрожает. К тому же, мне сдается, он влюбился. Как говорится, и на старуху бывает проруха.

— Ну какая, к черту, старуха, Сережа. Подонок — он и есть подонок. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Ты заметил на суде: у Виктории замазанные синяки на физиономии?

— Все, что мы можем сейчас, это присматривать за ним. А Наташа послушает нашего совета, как ты думаешь? К тому же ей никакую информацию сейчас сообщать о нем нельзя. Я тебе его показал, и за ним поехали наши ребята. Кстати, когда ты выслушаешь мой доклад?

— Можно вообще без доклада. Я хочу только знать: он или не он сына похитил?

— Я просил секретаря ознакомить вас с экспертизой трех психиатров, докторов наук Института Сербского, по поводу состояния здоровья Тамары Синельниковой, проведенной на базе хирургической частной клиники, где она сейчас находится, — сказал судья главврачу психбольницы Смирновой. — Вы это сделали?

— Да.

— Вы согласны с их выводами?

— Мне ничего другого не остается.

— Они совпадают с выводами специалистов вашего медицинского учреждения?

— Наши специалисты никаких выводов не делали. Во всяком случае, официально. К нам больная Синельникова поступила с диагнозом своего специалиста и на основании жалоб дочери. Доставлена она была, как суду известно, сотрудниками районного отделения внутренних дел.

— Вы не помните своего первого впечатления: были основания для столь грозной госпитализации? Синельникова выглядела агрессивной, буйной?

— Она не была ни агрессивной, ни буйной, но существует так называемый клинический эффект. Больные в больнице могут вести себя иначе, чем дома.

— Все пациенты вашей больницы умеют приспосабливаться к ситуации?

— Разумеется, нет.

— С каким диагнозом поступила Синельникова?

— Маниакально-депрессивный психоз. Мания преследования.

— Как проявлялось это в условиях стационарного наблюдения?

—

У нее был свой лечащий врач. Хотя я не припомню жалоб персонала на болезненные реакции этой больной.

— Но вы продержали ее в психбольнице четыре года!

— На этом настаивали родственники.

— Синельникова требовала, чтобы ее выписали?

— Этого требуют многие наши больные.

— Но вы подтверждаете, что именно ее удерживали насильно?

— Как и других наших больных. Такова специфика учреждения.

— Вынужден вас попросить не называть Синельникову больной до конца рассмотрения дела, поскольку именно этот факт должен прояснить суд.

— Я у вас случайно не обвиняемая?

— Как вы могли заметить, на этих заседаниях не выступает ни защита, ни обвинение. Суд рассматривает законность и медицинское обоснование факта госпитализации. Уникальный, на мой взгляд, факт. Четыре года — такой срок лечения в психиатрическом учреждении может получить только убийца.

— Мне не хотелось бы стать козлом отпущения. Кто-то устанавливал диагноз, кто-то ее привозил, от кого-то поступали звонки…

— Вы можете уточнить, о каких звонках идет речь?

— Из одного солидного ведомства. Нам не рекомендовали выписывать Синельникову.

— Представителей защиты и обвинения прошу учесть этот факт, когда будет рассматриваться вопрос персональной ответственности присутствующих, выделенный в отдельное производство.

Сергей поднял руку: «Можно вопрос, ваша честь?»

— Вы получали какое-нибудь вознаграждение от родственников Синельниковой во время пребывания ее в больнице?

— Возможно, были какие-то подарки персоналу.

— А вы лично?

— Возможно, мне тоже что-то дарили. Это практика любой больницы.

— Я говорю о денежных суммах.

— Нет, не получала.

— Я могу сейчас предоставить суду сведения о поступлениях крупных сумм денег на счета многих из присутствующих в зале. Все вклады были сделаны четыре года назад, в октябре. Были поступления и в дальнейшем.

Судья:

— Передайте информацию следствию. У меня остался лишь один вопрос к госпоже Смирновой. Вы сказали, что Синельникова поступила к вам с диагнозом своего специалиста. Речь идет о психотерапевте Орлове?

— Да.

— Как мы выяснили во время предварительного разговора, Синельникову он впервые увидел здесь, в зале суда. Вас это удивляет?

— Меня это не интересует.

Заседание опять перенесли на следующий день. Дина, Сергей, Тамара и Филипп вышли из здания суда.

— Я поражен, — сказал Филипп. — Вы говорили, что у вас продажное и некомпетентное правосудие. Но какой приличный судья.

— Честно говоря, я думал сначала, что ты ему заплатил, — рассмеялся Сергей. — Из любви к Тамаре.

— Какие глупые шутки. Я есть очень законопослушный человек.

— Ох, давайте не будем о суде, — взмолилась Тамара. — Я совсем без сил.