Две силы
Шрифт:
– Кто что думает, дорогой мой мистер, так этого никто не знает. Это только тут, на заимке, можно язык распустить. Вот, Дунька может подтвердить, убивать я не убивал, а воровать приходилось. Ну, там арестовывал, приказано, что поделаешь. Так вот, Дунька подтвердить может, сколько разов я ей говорил: “Вот бы эту сволочь перевешать!” А потом думаю, если бы не пьяное дело, если бы оставался я в партии, вот так, раз за разом, может, тоже вроде Медведева стал бы. Ведь, вот, сколько таких медведевых расстреляно было. Значит, тоже что-то там крутили, кого-то тоже вешать собирались? Так, может, и наш Медведев,
– Вот, это, пожалуй, правильно, – слегка торжествующе заявил Еремей Павлович, – рыба с головы воняет. Я своему Феде сколько раз говорил: “Ты, брат, учись, да только не переучивайся”… А то такому научишься, что на отца доносить побежишь, был, говорят, и такой молодец.
– И такие были, – подтвердил Потапыч. – Вот, натаскивают парнишку на всяких там врагов народа, а что он, парнишка, понимает? А разве со мной намного лучше было? Тут тебе и Маркс, и Ленин, наука всякая, и вот насчёт Бога, мощей и всего такого. Совсем было в шатание пришёл. Ну, думаю, сейчас, действительно, плохо – голод, холод, ну, ничего, вылезем на мировой простор. Вот тебе вылезли, сидим тут, как мышь под метлой, а, может, и ночью-то этой бахнут нас с самолётов.
– Сегодня ночью не бахнут, – сказал Валерий Михайлович.
– Ну, завтра. Или послезавтра.
Дарья Андреевна, наконец, не выдержала:
– Да скажите же вы мне, да куда же нам податься?
– Вот что, Дарья Андреевна. На этих днях, приблизительно послезавтра, я буду знать, как дела стоят. Вы, Дарья Андреевна, не очень уж меня вините…
– Да, Господи Ты, Боже мой, да разве ж я вас виню, судьба уж такая!
– Ну, а всё-таки из-за меня. Дело, однако, в том, что вам всё равно вашу заимку пришлось бы бросить. Советы фактически занимают Китай, и рано или поздно вас всё равно раскулачили бы. Да так, что, как снег на голову, ничего вы не успели бы спасти, да, может быть, и сами не успели бы спастись. Что поделать, во всей России такая же передряга. Да и не только в России.
– Когда же, Господи, с ними то покончат?
– Не покончат, – мрачно сказал Потапыч, – крепко въелись. И кто покончит?
– А вы знаете, кто? – спросил Валерий Михайлович. – Вот этот самый мистер Бислей, он и покончит.
– Это он-то? – Потапыч от удивления поставил на стол стакан, который он совсем уже, было, поднёс ко рту. – Это он-то? Почище дяди были, да и те не покончили…
– А вот мистер Бислей покончит.
– То есть, простите, – прервал мистер Бислей, – не только мистер Бислей, но и господин Светлов.
– Допустим. Вот поэтому-то, Дарья Андреевна, за мною так и гоняются. Мистер Бислей в Америке, и мы тут, в России, работаем над одной такой штучкой. У мистера Бислея кое-чего не хватает, и у нас кое-чего не хватает, вот почему я послал к мистеру Бислею, а он и сам сюда попал. Теперь ясно?
Еремей Павлович положил на стол то, что ещё оставалось от целой бараньей ноги, оставалось мало, и переводил свои глаза со Светлова на Бислея и с Бислея на Светлова.
– Ну, это уж бабушкины сказки, – категорически
– Заткнись, – строго сказал Еремей Павлович. – Я, кажись, кое-что кумекаю. Не будет ли ваша штука атомной бомбой?
– А вы откуда об атомной бомбе слышали?
– Слышал. Газеты попадались. Люди тут кое-какие попадались. Слышал.
– Правильно, атомная бомба.
– Господин Светлов эти изыскания начал, а мы продолжаем, – подтвердил мистер Бислей. – У нас это, конечно, несколько удобнее…
– Угу, так вот это что! Ну, давай вам Бог, давай вам Бог! Вот такую бомбочку ляпнуть на матушку Москву, чёрт с ней, с матушкой, отстроим, а так, чтобы от сволочи то этой и мокрого места не осталось. Вот по всей России была бы радость, Светлое Воскресенье!
– Вот это так! – почти заорал Потапыч. – Вот это здорово. Вот это, значит, образование, раньше нам всем революцию устроили, а теперь нас всех, значит бомбой к чёртовой матери, отстань, Дунька, я, может, двадцать лет молчал, теперь давай уж и мне поговорить. Те, кто в Москве живут, в семнадцатом году, может быть, и рогатки не имели. Вот вроде того взвода, который вы, Валерий Михайлович, перебили на полный ход. Конечно, понимаю, дело житейское, своя шкура, за вами гнались, ну вы и того… Однако, чем эти парнишки виноваты? А у каждого отец и мать есть. Так. Папаша, тот, вот, пороть собирается, это ещё по-божески. А вы вот с этим самым мистером хотите от нас и мокрого места не оставить
– Никто о тебе не говорит, – пробурчал Еремей Павлович.
– Нет. Примерно обо мне. Остался бы я в партии, был бы я сейчас в Москве.
– Так ты, значит, за Советскую власть?
– Я, папаша, Советскую власть почище вас знаю, двадцать лет в этом соку варился. А вы на заимке сидели. Власть, прямо говорю, – сволочь, сволочная власть. А кто она есть, вот эта власть? Вот шофёр, что вас вёз и аэродром поджёг? Ведь, вот же, на чекистской службе состоит, на чекистской машине ездит… Или, скажем, вот, сидим мы с вами, Валерий Михайлович, и вот поросёнка уписываем и водочку потягиваем. А, если бы, вот там, в лесу, помните? Будь у меня мой винт под рукой, да не будь Дуньки, какое недоразумение вышло бы? А?
– Да, недоразумение вышло бы, – согласился Валерии Михайлович, – дело только в том, что это у вас в руках винтовки не было. У меня была.
– Ну, значит, такое у вас благородство характера, что вы меня сразу не ухлопали. Значит, недоразумение было бы. А вдруг вся эта революция наша – вся она только недоразумение? Вот, если бы как-нибудь сказать всему, значит, народу: “Братцы, завтра в полдвенадцатого плюньте, и всё, нету больше никакой Советской власти?”
– А как вы это скажете? – спросил Валерий Михайлович.
– Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?
– Очень, очень интересная беседа, – сказал мистер Бислей.
– Однако, можно понять так, что вы, господин…
– Зовите просто Потапыч…