Две женщины
Шрифт:
– Присаживайтесь, я приготовлю кофе. Если, конечно, вы не хотите чего-нибудь покрепче.
Розель улыбнулась:
– Большой стакан бренди будет в самый раз. Мне предстоит раскрыть перед вами большой секрет моей подруги, и для храбрости нужно выпить.
Джеральдина, заинтригованная, налила бренди в два бокала и подняла свой.
– Что ж, выпьем и приступим к делу, а то вы вдруг передумаете и сбежите.
Розель тихо рассмеялась. Джеральдина явно знала, о чем пойдет речь.
– Мне порекомендовал к вам обратиться Колин Джексон. Он в восторге от вас. Так что не разочаруйте меня. – Розель одним глотком
Джеральдина кивнула:
– Конечно.
– Барри Далстон, хотите верьте, хотите нет, был моим любовником. И как бы странно это ни звучало, именно на этой почве мы со Сьюзен и подружились. Сьюзен призналась, что Барри изнасиловал Венди. Вот из-за чего Сьюзен убила его. Сьюзен больше никому не говорила об этом, она не хотела, чтобы на дочь показывали пальцем.
Джеральдина была удивлена:
– Я думала, в тот вечер Венди не было дома.
Розель кивнула:
– Все так и думали. Ну, что вы собираетесь предпринять?
– Налью еще бренди прежде всего.
Розель улыбнулась:
– Наливайте, а я расскажу вам все с самого начала. Тогда вы поймете всю ситуацию.
– Надеюсь, что так. Но боюсь, что это не самая главная наша проблема, – проговорила Джеральдина, еще не оправившись от удивления.
Джун сидела в комнате для посещений, всем своим видом олицетворяя безразличие. Сьюзен улыбнулась ей:
– Привет, мам. Я очень рада тебя видеть.
Женщина посмотрела на дочь и, вздохнув, закурила сигарету, чтобы хоть как-то скрыть свое замешательство.
– Я думала, что буду последним человеком, которого ты захочешь увидеть.
Сьюзен по-прежнему улыбалась, что заставляло Джун чувствовать себя слегка неловко.
– Ну, ты же моя мать.
Джун равнодушно пожала плечами:
– Думаю, нет смысла мне это напоминать.
– Тогда зачем же ты пришла?
Она снова пожала плечами:
– Честно говоря, особого желания идти сюда у меня не было. Но… как ты правильно сказала, я ведь все же твоя мать. – Сьюзен казалась ей какой-то чужой. Она стала значительно стройнее, и в ней чувствовался некий подъем духа, чего раньше и в помине не было. – Ну, судя по тебе, ты неплохо приспособилась к тюремной жизни. Я бы сказала, она даже пошла тебе на пользу, если можно так выразиться. Ты хорошо выглядишь.
Эти слова означали для Джун высшее проявление материнской любви, и Сьюзен была ей очень признательна.
– Ты тоже хорошо выглядишь. Мне нравится твой плащ. Кожаный плащ длиной почти до пят был настоящей гордостью Джун.
– Но тебе пришлось попотеть ради этого, да? Должно быть, он стоит целое состояние?
Джун бросила на дочь недовольный взгляд и прикурила новую сигарету.
– Да, целое состояние. Я купила его на деньги, которые получила за интервью, Сью. Теперь ты это знаешь.
– Я не хочу ругаться с тобой, мама. Что сделано, то сделано. Я хочу попросить тебя об одолжении.
Джун с воинственным видом выпустила изо рта дым.
– Я так и знала, что ты попросишь об услуге. Если ты хочешь, чтобы я забрала к себе всех твоих сопляков, то и думать об этом забудь. Мне они не нужны.
Сьюзен на секунду закрыла глаза, стараясь сохранять
– Я не прошу тебя об этом, мама. Я не хочу, чтобы мой отец даже приближался к ним, и ты знаешь почему. Разве нет? Я хочу, чтобы ты поговорила с Дэбби, уговорила ее взять детей хоть ненадолго к себе.
Джун разразилась гомерическим смехом:
– Ты что, шутишь? С этим ирландским выродком, ее мужем? Да он убежден, что ты опозорила семью, девочка. Считает тебя мразью. Бедняжке Дэбби приходится сносить его безобразные выходки, и все из-за тебя!
– Как ты любишь все преувеличивать, мама! У них нелады с самого начала совместной жизни. Он даже ребенка завел на стороне.
Джун фыркнула:
– Ты об этой шлюхе Кэрол? Судя по всему, мать с отцом не занимались воспитанием своей распрекрасной доченьки. Иначе как объяснить подобное распутство?
Сьюзен не верила собственным ушам.
– Знаешь, ты поражаешь меня, мама. У тебя у самой было больше мужиков, чем у портовой шлюхи, и теперь тебе хватает совести сидеть здесь и обливать грязью всех подряд. Твой муж домогался собственного ребенка, а тебя это ничуть не волновало. Я здесь из-за тебя и твоего драгоценного муженька. После всего, что ты сделала со мной и Дэбби, у тебя еще поворачивается язык разглагольствовать о воспитании детей…
Джун попыталась встать, но Сьюзен крепко схватила ее за запястье.
– Только двинься с места, и я оторву твою чертову голову. Ты слышишь меня, мама?
Джун медленно опустилась на стул, ей стало страшно.
– Я как вспомню, какую жизнь ты устроила нам с Дэбби, так готова разорвать тебя на куски! Барри был таким же, как мой папаша, – эгоистичным ублюдком, который думал только о собственной шкуре. Знаешь, чего стоили мне и моим детям твои бредовые россказни о моей жизни, которые ты продала газетам? Меня обвинили во всех смертных грехах. Заявили, что я была плохой матерью, хотя ты сама никогда не отважилась бы сказать такое мне в глаза, потому знаешь, что это неправда. Если бы ты любила нас так, как я люблю своих детей, у нас с Дэбби все могло бы сложиться по-другому. Я поклялась, что никогда не повторю того, что сделала ты, и я не нарушила свою клятву. У моих детей было все, что должно быть у ребенка. Они были одеты, обуты, сыты и здоровы, и в довершение всего их любили – по-настоящему любили. Я всегда буду любить их. Я думала, что мы сможем забыть старые обиды, сможем попытаться наладить наши отношения, но мне следовало предвидеть, что это окажется пустой тратой времени. Проваливай к черту. Можешь рассказать соседям, что встречалась со своей дочерью-убийцей. Получишь за это пару бокалов виски в пабе, ты, старая двуличная ведьма!
Джун побелела как мел. Она взглянула на Сьюзен и впервые за долгие годы почувствовала что-то похожее на уважение к собственной дочери.
– Н-да, интересный ты выбрала способ попросить меня об одолжении. Давай-ка лучше выпьем чаю. Я приготовлю. – Джун бросила на стол пачку сигарет. – Пока ждешь, можешь покурить.
Сьюзен наблюдала, как мать суетится возле стола: прическа волосок к волоску, вся ухоженная, хорошо одетая, но уже совсем немолодая. Она жалела, что не высказала ей гораздо раньше всего, что думала. Возможно, этим она ничего бы не добилась, но зато ей стало бы легче. Значительно легче. Вот как сейчас.