Две женщины

Бело Адольф

Бедная мадам де Брионн, опершись на мраморный камин, сначала следила за ним взглядом, а когда его уже не было видно, прислушалась к шуму удалявшихся шагов, к звуку закрываемой двери, к грохоту отъезжавшего экипажа. Когда, наконец, все вновь погрузилось в тишину, она рухнула на диван, разбитая горем и едва слышно повторяя сквозь рыдания:

– Он уехал! Он больше не вернется! Ах, Морис, Морис!

Бедная женщина! От пяти счастливых лет у нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Но зато какое место должны были занять эти воспоминания в ее сердце и в сердце Мориса!

4

Предвидения графини де Брионн оправдались. Едва миновал год с того вечера, когда Морис и Елена расстались, как он женился на Терезе Дерош.

Виноват ли он был по отношению к Елене? Не она ли сама под влиянием возможно чрезмерной обидчивости и воображаемых опасений решила не встречаться больше?

Разве не сама она освободила его от всех клятв, данных ей? Не она пожелала разорвать узы, столь крепко их связавшие? И не должна ли была она сама в минуту героического воодушевления нанести себе смертельный удар, чтобы не получить его от руки любимого?

Морис не понял отчаянной жертвы графини. Он не заметил всей любви, величия, благородства в ее прощании с ним и увидел лишь, что она настаивает на разрыве. Это больно задело его. Он счел своим долгом взывать к ней; несколько раз он писал Елене и просил отменить суровое решение. Елена читала его письма, но не заблуждалась насчет чувства, которым они были продиктованы. Она догадывалась, что если Морис и настаивает на свидании, то лишь для очистки совести и для того, чтобы предохранить себя от упреков; итак, она ничего ему не ответила. Ах, если бы он сам пришел бороться за возобновление их отношений, если бы он явился и сказал: «Мы оба жертвы роковой ошибки, я люблю тебя по-прежнему; не будем напрасно делать друг друга несчастными!» Тогда она не пыталась бы переубедить его, и сердце ее заговорило бы громче, чем рассудок. Но Морис не приходил: задетый молчанием, которое сохраняла Елена, он не хотел сам идти за ответом на свои письма. Он поступал так, как зачастую, случается, поступают люди, некстати заботящиеся о ложном достоинстве и верящие, что они вынуждены показать так называемый характер как раз в тех обстоятельствах, когда весьма часто проявить слабость означает, наоборот, быть мужественным. Может быть, невольно он поддался чужому влиянию. Мадам Девилль в своем эгоизме и материнской заботливости сочла момент подходящим, чтобы полностью опутать сына и все предупредительно поставила на службу проекты свадьбы, которую она давно задумала. Были пущены в ход и маленькие женские хитрости и материнская настойчивость. Такие усилия не могли не увенчаться успехом. Морис, оскорбленный в своем самолюбии, испуганный пустотой, образовавшейся в его жизни, и мало-помалу прельщенный знаками внимания со стороны Терезы, а также спокойствием, которое Он обрел с тех пор, как оборвалась мучившая его любовная связь, отдыхал рядом с ней. Наконец Морис уступил настояниям своей матери. Едва ли возможно было встретить женщину с более очаровательными и оригинальными чертами лица в соединении с их правильностью и почти математическим совершенством. Особенно сильно поражались художники при виде этой поразительной красоты; многие из них невольно воспроизводили на своих холстах по памяти если не совсем верные линии ее лица, то по крайней мере их главные контуры и прелестную гармонию. Несколько художников спорили из-за удовольствия поставить Терезу позировать перед своим мольбертом, а один из известных французских пейзажистов вдруг забросил свое излюбленное занятие, чтобы нарисовать ее портрет во весь рост.

«Он позволил себе каникулы, – говорили о нем, – и надеется, что его старые друзья – леса и поля, простят ему его неверность, оценив обольстительную грацию его новой модели».

Что же касается обычной публики, которая, благодаря особому понятию об индивидуальностях, всегда заставляет предмет своего внимания опасаться молвы, но которая, обычно, бывает превосходным судьей, то ее восхищала в Терезе стройная талия с округлыми формами, походка – то живая, то ленивая, всегда полная грации и непринужденности, маленькие гибкие ножки в элегантных ботинках на высоких каблуках; она еще ошеломляла невероятным богатством своих светлых волос, имевших тот красноватый оттенок расплавленного золота, который так чудесно удавался Тициану и некоторым живописцам итальянской школы. Такие волосы, когда они освещены солнцем или огнями больших люстр, своими красноватыми тонами производят поразительный эффект, придавая удивительное очертание лицу, шее, обнаженным плечам. Лицо Терезы было под стать ее восхитительным волосам: глубокие голубые глаза под густыми бровями имели чарующее выражение, а нос, не большой и не маленький, представлял собой образец совершенства. Рот был чудесным по свежести и по форме, и многие спрашивали себя, то ли это краснота туб подчеркивала белизну зубов, то ли великолепие последних придавало губам столь пленительный вид. Наконец, вместе ее черты составляли неподражаемую индивидуальность, напоминая при этом несколько типов женской красоты: в Терезе находили признаки, свойственные итальянке, еврейке и француженке.

Может быть, Морис поначалу не чувствовал восхищения, которого заслуживала

Тереза, но он был человеком с тонким вкусом, большим ценителем женских достоинств, чтобы отказать ей в справедливой оценке: итак, он окружил ее всяческими благами и роскошью, которые могло позволить его состояние, здраво рассудив, что для такой совершенной красоты никакая пышность не может быть чрезмерной.

Небольшой особняк, который они приобрели после свадьбы, быстро стал известен благодаря своему комфорту и элегантности. Для Мориса было развлечением заниматься приобретением мебели и благоустройством дома; в этом занятии он проявил артистическое чувство меры и неоспоримый вкус. Тем не менее некоторые могли найти, что их жилище было слишком новым, пустынным и чистеньким. Оно походило на те сады, которые только что разбиты: аллеи прекрасно вычищены, деревья подрезаны, по полянке протекает прозрачный ручей. Однако большинство любят сады, существующие уже несколько лет, хотят видеть тут и там на аллеях растения-паразиты, ветки, торчащие из древесных массивов, заросшее дно ручья. Все эти признаки указывают на жизнь, прожитую садом, подобно тому, как картина, бронзовая статуэтка, китайская ваза оживляют интерьер дома. Но Морис считал, что незачем захламлять дом старой мебелью и совершенно напрасно уставил его сразу вдоль и поперек новомодными гарнитурами – надо было использовать случай и время, чтобы отдать дань стенам, готовым ее принять.

Кабинет Мориса был единственной комнатой, избежавшей этих перемен. Ему нравилось собирать некогда любимые им вещи. Это был очаровательный беспорядок из пистолетов, цветов, картин, статуэток, альбомов карандашных эскизов, всевозможных шкатулок, сигарниц, птичьих чучел… Морис с удовольствием проводил здесь время после своей свадьбы.

В эту комнату он уходил вечером после обеда; вот и теперь Морис сидел, вдыхая с наслаждением белый дым из турецкой трубки, когда дверь кабинета приоткрылась и появилась молодая жена и с притворной застенчивостью спросила, разрешит ли месье Девилль проникнуть в свое священное жилище.

– Проникайте, но не разбейте ничего! – ответил Морис, не оборачиваясь.

– Что значит – не разбейте! – воскликнула Тереза с комическим негодованием. – За кого вы меня принимаете? Разве вы видели, чтобы я когда-нибудь наносила ущерб вашему чернильному прибору или старому фаянсу, внушающему жалость? Подождите, подождите, раз вы так сильно боитесь за свои безделушки, я приму меры предосторожности.

Она встала на цыпочки, грациозно приподняла край своего платья и приблизилась маленькими осторожными шажками.

– Такой способ не представляет для твоих вещей никакого риска, – сказала она, – я не наступлю на них, я к ним даже не прикасаюсь. Ты доволен?

– Я восхищен, – ответил Морис, с улыбкой глядя на ее кокетливый маневр.

Тереза уселась возле мужа и принялась озирать все вокруг взглядом, который она пыталась сделать презрительным:

– Я себя чувствую здесь, как в лавке старьевщика. Предпочитаю всему этому хламу наш элегантный салон.

– Этот салон, столь элегантный, кажется мне холодным и пустынным, – произнес, улыбаясь, Морис. – А то, что ты презрительно называешь хламом, мне кое о чем говорит, тогда как белые, с золотыми разводами стены не говорят ничего.

Молодая женщина снова посмотрела вокруг себя, как если бы ответ мужа очень ее поразил.

– Как! – воскликнула она, – все это говорит?

– Да, эти предметы говорят, но не со всеми, а о теми, кто бывает среди них каждый день.

– И что они говорят?

– О, очень многое.

– Правда! – воскликнула Тереза, приближаясь. – Мне любопытно знать, что может рассказать, например, этот бронзовый подсвечник такой нелепой формы?

– Он мне говорит: «Здравствуй, Морис, я в Китае, больной и раненый. Я не мог тебе написать и посылаю тебе со своим товарищем, который счастливее меня и возвращается во Францию, сувенир; ты поймешь, что где-то там, за три тысячи лье, Гастон, лейтенант французских стрелков, твой старый друг, думает о тебе даже наедине со своими страданиями». Гастон умер… Теперь, когда я смотрю на этот подсвечник, который кажется тебе таким уродливым, я вспоминаю о нем и какое-то мгновение живу его жизнью.

Улыбка, которая появилась на губах Терезы в начале этой сцены, исчезла. Она стала вдруг серьезной и задумчивой и, обвив рукой шею мужа, сказала:

– Значит, все эти предметы будят твои воспоминания?

– Да, – ответил Морис, – каждая из этих вещей напоминает мне огорчение, заботу, радость или друга.

– Друга?

– Конечно.

– А может быть, подругу? Морис посмотрел на Терезу.

– Ну, полно, полно, – продолжала она своим нежным голосом, прижимаясь к нему, – исповедайтесь своей жене. Ведь она хорошо знает, что вы не всегда жили, как святой. Говорят, мужчины до свадьбы ведут весьма разгульный образ жизни и, конечно, здесь есть не один свидетель ваших безумств.