Две жертвы
Шрифт:
VII
Опять лто было въ полномъ разгар; но уже не прежнее лто. Ни о чемъ прежнемъ не было и помину. Графъ узжалъ изъ дому иногда дня на два, на три. Завелись у него дла какія-то, по крайней мр, на вопросъ жены онъ всегда отвчалъ односложно:
— Дла, дла!!
Прежде она удовлетворялась такими отвтами; теперь она и хотла бы разспросить подробно, да уже знала, что съ мужемъ не сладишь; что коли онъ разъ замолчалъ, такъ ужъ ничего отъ него не добьешься.
— Какія дла?! Ишь ты, бабье любопытство! Ну что ты въ нашемъ
Онъ цловалъ, обнималъ ее. Но ей казалось, что это уже не прежніе поцлуи и ласки.
Онъ узжалъ. Она оставалась одна со своею думой, со своими неясными подозрніями. Она часто сходила съ высокой террасы дома и бродила по густому парку, доходившему до самаго крутого донского берега. Этотъ паркъ влекъ ее теперь къ себ неудержимо. Она полюбила его тнь, его прохладу, его извилистыя дорожки. Ей казалось, что здсь, именно въ этомъ парк, какой-нибудь нежданный голосъ откроетъ ей непонятную тайну, лишившую ее покоя. Но пока еще не прозвучалъ этотъ голосъ, она бродила погруженная въ свои мысли и тревожныя грезы. Бродила иногда, не сознавая гд она, куда идетъ и сколько времени продолжается ея прогулка.
Въ особенности она любила этотъ паркъ вечеромъ посл солнечнаго заката, когда послдніе отблески зари постепенно блднли на верхушкахъ деревьевъ, когда мало-по-малу въ темнющей синев небесной загорались одна за другой частыя звзды и вдругъ выбравшійся изъ-за лса полный мсяцъ озарялъ все своимъ тихимъ свтомъ и мнялъ очертанія предметовъ.
Тогда Ганнуся выходила на широкую аллею, по которой все ярче и ярче ложились серебряныя полосы, и спшила дальше и дальше, къ маленькой каменной бесдк, выстроенной на уступ высокаго берега.
Отсюда передъ нею открывалась широкая картина. У самыхъ ногъ тихій Донъ катилъ свои волны, едва слышно плескавшіяся о берегъ. Дальше, на луговой сторон, мелькали, покрытыя легкимъ туманомъ, безбрежныя поля, однообразіе которыхъ кой-гд нарушалось далекими деревеньками и полосками лсовъ.
Ганнуся садилась на каменную скамью бесдки и отдавалась очарованію влажной ночи, и подолгу, подолгу глядла на звзды, глядла въ туманную даль и мечтала и плакала о невдомо почему потерянномъ счасть, и отгоняла страшныя грезы о непонятныхъ грядущихъ бдахъ.
Но эти грезы не уходили. Съ каждымъ днемъ въ ней крпла увренность, что надъ нею должно стрястись что-то ужасное. И она врила въ это предчувствіе души своей, и ждала съ сердечнымъ замираніемъ рокового удара.
Очнется она на мгновеніе, отгонитъ мрачныя грезы, и сама на себя дивится:
«Да что-же это такое? Изъ-за чего я такъ мучаюсь? Чего я жду? Откуда взялось все это? Ужъ не больна-ли я? Чего мн бояться…и кого-же бояться? — его? — Вдь, это грхъ тяжкій, грхъ мой передъ нимъ. Это искушеніе, это навожденіе дьявольское!..»
Она твердо ршалась побдить въ себ глупые страхи и быть по прежнему счастливой и довольной. Но этой ршимости хватало не надолго. Странное
И вотъ, въ одинъ изъ такихъ теплыхъ и лунныхъ вечеровъ, сидла она въ бесдк, погруженная въ полузабытье, и не замчала какъ шло время, какъ приближался часъ поздній. Ей некуда было торопиться:- дти спали, мужъ съ утра ухалъ и сказалъ, что не вернется дня два, а, можетъ, и больше. Сидла она окруженная тишиною и даже дремота начинала ее охватывать, какъ вдругъ странные и нежданные звуки заставили ее очнуться. Она вздрогнула, поднялась съ каменной скамьи и стала чутко прислушиваться.
Что это? Подъ землею, подъ самой бесдкой, идетъ какой-то гулъ, будто раскаты грома. А потомъ еще странне, еще непонятне, будто гд-то ржать кони. Но никогда еще въ жизни не слыхала она такого гулкаго ржанья.
Она оглядывалась во вс стороны. Кругомъ было достаточно свтло отъ луннаго сіянія, — ничего особеннаго не было видно. Знакомые кусты стояли неподвижно. Внизу тихо плескались серебристыя волны. На противоположномъ берегу тоже ни малйшаго движенія — вся природа спала.
Между тмъ странные звуки, и топотъ, и ржанье слышались всесильне. Вотъ они еще и еще слышне. Подземный гулъ вдругъ замеръ и смнился боле ясными звуками. Теперь уже не можетъ быть никакого сомннія, слышится тихій говоръ человческихъ голосовъ, ржанье лошадей. Подъ самой бесдкой плеснула вода.
Уфъ!!
Что-то грузное будто упало въ рку и поплыло.
Ганнуся прижалась къ каменной колонн, слегка наклонилась надъ высокими перилами, взглянула внизъ и увидала въ вод плывущую лошадь, вотъ еще другая, третья, десятокъ, больше десятка лошадей. Нсколько человкъ конюховъ купаютъ ихъ и моютъ, тихо переговариваясь между собою.
Она спряталась за колонну и ждала. Боле получаса слышался людской говоръ, храпъ и ржанье лошадей. Затмъ эти звуки опять смнились другими, то есть перешли съ чистаго воздуха подъ гулкіе подземные своды.
Ганнуся вышла изъ бесдки и направилась къ дому полная неудомнія:
«Здсь подземный ходъ, цлая галлерея, черезъ которую можно выводить лошадей къ рк, а я не знала этого, никогда о томъ не слыхала, мужъ никогда ничего не говорилъ… И потомъ эти лошади? Какія это лошади?!»
Она очень любила лошадей и знала всхъ, бывшихъ у нихъ на конюшняхъ.
«Это не наши кони, — съ изумленіемъ думала она:- я ихъ хорошо разглядла. И потомъ, сколько ихъ! Какъ много! Что все это значитъ!?»
Ей стало такъ тяжело, такъ тоскливо.
«Вотъ… начинается! — подумала она:- тутъ тайна какая-то и все это неспроста!»
Но какъ-же узнать ей, что это значитъ?! Спросить мужа, спросить прислугу; но, вдь, если это тайна, никто ничего не скажетъ… скроютъ истину, только будутъ слдить за нею, только помшаютъ ей добраться до правды. Нтъ, она ни у кого ничего не спроситъ. Она ни слова не скажетъ мужу ни про коней этихъ, ни про подземную галлерею. Она только будетъ наблюдать, будетъ искать…
VIII