"Две жизни" (ч.III, т.1-2)

Антарова Конкордия Евгеньевна

Каждый шкаф, каждый стол и столик, каждая полка с книгами, которых тут тоже было немало и размеры которых говорили, что они только и могли служить людям роста и сил Владыки, — все носило надписи столь необычайного письма, что я вздохнул и окончательно присмирел. Если меня подавляла разнообразием своих языков комната Али, то что же сказать об этой комнате? Здесь и жизни не могло хватить, чтобы только запомнить, где лежат предметы и книги в этом храме науки, где — на мой рост — в одной комнате была, по крайней мере, трехэтажная высота. Мне было досадно, что из такого высокого пункта, как седьмой этаж лаборатории, который превышал маяк, я не могу увидеть пустыни и узнать, что делается во внешнем мире.

Владыка

улыбнулся, провел рукой по моей голове и глазам, коснулся моего лба между глаз, моей шеи у самой груди-и я вдруг увидел не то что сквозь стены, а точно стен и вовсе не было. Вся пустыня, еще взъерошенная, но уже тихая, без воя ветра и пыли, лежала передо мной. Мне не надо было поворачивать головы назад или в стороны, я видел не только глазами, но всем сознанием. И не одну голую пустыню видел я. Я ощущал в ней, за ней и под нею Жизнь. Я видел, что все — Свет. И Свет лился не только на все видимые предметы, но он шел и от них во все стороны, связывая все между собою светящимися нитями, независимо от того, были ли это существа одушевленные или неодушевленные. Только нити первом случае были ярко-красные, во втором — сияюще-голубоватые, напоминавшие лунный свет.

Я увидел среди общего Света и Общину Раданды, и оазис Дартана, и светящиеся фигуры Флорентийца и брата Николая, стоявшие рядом и посылавшие мне свои благословения. Я ощущал себя слитым со всей вселенной, и блаженное чувство неизмеримой радости охватывало меня. Владыка еще раз слегка коснулся моей головы, зрение мое возвратилось в рамки нормального человеческого, и я опять почувствовал себя нищим, заключенным в темницу…

Попривыкнув к необычайной яркости освещения, освоившись, что мне приходилось двигаться среди общества ножек от столов и табуретов, а для того, чтобы положить руки на стол, требовалось некоторое напряжение, я перенес все свое внимание на моего Учителя.

Заметив, что я освоился со своим положением малого ребенка в комнате великана, Владыка подвел меня к одному из самых высоких и широких столов. Не успел я даже сообразить, в чем дело, как уже сидел на высоченном стуле, посаженный на него моим наставником. Если бы я сажал трехлетнего ребенка, то это заняло бы у меня больше времени. В его руках я точно не имел вовсе веса: вроде пера, которое перекладывают с места на место на своем письменном столе.

— Здесь ты видишь несколько аппаратов, которые еще не известны на земле. Не думай, что их изобрел я. Они поданы моему сознанию из высших миров. Их творцы соединили силы природы так, чтобы стихии планеты Земля могли проявиться на ней как ряд новых физических явлений, химических элементов и психических свойств.

Наблюдая мою работу за этим столом, раз и навсегда уничтожь в себе предрассудок разделенности в труде между небом и землей. Не менее трудная задача стоит перед тобой, чем та, что дали мне братья мои — Владыки мощи, выше меня стоящие. Моя задача состояла в том, чтобы приспособить одно твое сознание к пониманию части тех новых откровений, что Светлое Братство признало своевременным послать на землю. Для этой задачи я должен был развить в себе целый ряд новых приспособлений, так как твое и мое сознания должны слиться в полной гармонии, чтобы творить с пользой для миллионов сознаний Земли. Тебе же придется перескочить через целый век, опередить твоих братьев Земли и вынести — в своем таланте — в массы много новых идей. Для этого тебе самому надо не только вскрыть в себе новые пути сознания; тебе надо еще выработать целый круг совсем новых приспособлений, чтобы суметь влить в массы людей силу Света, предназначенную не только для разрушения старых предрассудков, что легче, но и для созидания иной, раскрепощенной психики свободного и могучего нового человека, что составляет одну из труднейших задач. Ты видишь, сколько слов мне пришлось

наговорить тебе для самой простейшей из твоих задач. Посмотри сюда, и ты увидишь точно, в одном мощном аккорде, работу развоплощенного человечества, Владык стихий и Братьев мощи. Вся картина дальнейшей жизни человечества предстанет перед тобой в этом маленьком аппарате…

Мой Учитель пододвинул меня на моем огромном стуле — опять-таки так, как будто и стул, и я были невесомыми перьями, — ближе к аппарату, который он назвал маленьким, но на который я смотрел с опаской, такой башней он мне казался.

Правда, он много не доставал до потолка, тогда как на других столах приборы почти упирались в него. Учитель притронулся, к шнуру, вложил его в стеклянную головку в стене, и немедленно по всей башне побежали огни всех цветов. Внутри башни лежал, как мне показалось, стеклянный шар, но Владыка сказал:

— Этот шар — миниатюра Земли. В нем живут все свойства, которые будут открыты учеными планеты в течение семи предстоящих кругов ее движения в вечности. Смотри сюда. В живой картине на стене перед тобой пройдет вся история Земли до этой минуты и далее потечет та часть жизни человечества, пионером которой в поэзии и литературе тебе суждено стать.

Владыка произнес какие-то слова — думаю, что они походили на те, какие произносил Владыка-Глава внизу у дверей лаборатории, — и на самом верху стены, у того места, где он стоял, вспыхнуло несколько красных пятиконечных звезд. Тогда он ударил по золотой поверхности стены — но, быть может, она только сверкала, как золото, — раздался удар такой мощи, что я едва не упал со своего стула. На стене появилась дымка, точно клубящийся в горах туман с красноватым оттенком.

Когда он рассеялся, я увидел огромное количество светлых образов, прозрачных, как бы сотканных из светящейся материи, сохранявших человеческие формы, трудившихся над шарообразными кусками более плотной, чем они сами, материи.

Светящиеся фигуры вкладывали в эти шарообразные формы материи по куску Огня Вечности, трепетно сиявшего внутри каждой формы.

Владыка снова ударил по стене своим молотком (нежно выражаясь), что равнялось, в нормальном человеческом понимании, пудовому молоту. Картина вновь застлалась туманом, и когда он рассеялся, я увидел более ясно очерченные и более плотные человеческие фигуры, такие же лучезарные, несшие шарообразные массы с трепетавшим в них Огнем вниз. Бесчисленное количество этих фигур мчалось с быстротой урагана.

После нового удара Владыки появилась картина, где еще более ясно очерченные человеческие фигуры вносили в огромнейшие залы все те же куски материи с Огнем и передавали их четко обрисованным фигурам, в которых я понял Владык карм.

Снова последовал удар, картина изменилась, и я увидел, как Владыки карм, записывая что-то в громадных книгах, передавали духам, еще более плотным, куски материи, ставшей уже сжатыми комочками, но Огонь трепетал в них с прежней силой.

Удары Владыки сменяли картины. Я отчетливо увидел незнакомое мне место земли, увидел дома — и в них духи Света вносили будущие эмбрионы людей — начала воплощения.

В следующих картинах изображалась жизнь развоплощения. Дух умершего возносился сначала один, потом соединялся с самыми различными светящимися духами, соответственно своей карме и духовной высоте.

— Ты видишь сейчас только пути творцов, имеющих в сознании полное понимание своего служения современному человечеству. Внимательно следи, и ты осознаешь непрерывный круг Вечного Движения, вечно творящую Жизнь, — произнес Владыка, вновь ударяя молотком.

Я увидел, как светлые духи вводили в громадные залы светившиеся тени развоплощенных людей. Здесь, точно в обширных рабочих кабинетах, люди-тени склонялись над книгами, всевозможными приборами, изысканиями, записями.