Две жизни. Банковский роман

Журбина Ксения

Антон действительно любил «потолковать». Не поговорить, а именно потолковать, неспешно, вдумчиво и обязательно на интересовавшие его темы. Он задавал множество вопросов, как правило, не касавшихся сугубо личной жизни собеседников. Напротив, он всеми силами избегал слишком откровенных разговоров с подвыпившими людьми. Он ценил общение, дававшее возможность из «первых рук» узнавать, что именно волнует окружающий его мир. Он прислушивался

к мыслям интересных для него людей. К мнению старших относился с особенным почтением. Как правило, такого рода встречи повторялись из года в год, но общением и ограничивались.

И все же у Антона были не очень удачные, а то и совсем провальные попытки обзавестись новыми друзьями. Инна помнила, с каким трудом Антон пытался скрыть свое почти детское разочарование узнав, что главный куратор «абхазского проекта», ответственный сотрудник головного банка, с которым он часами обсуждал свои рабочие планы и замыслы, оказался скрытым алкоголиком, за что и был впоследствии уволен.

Антон не торопился знакомить Инну со своими друзьями, но поскольку все они рано или поздно появлялись в филиале, то знакомство все же случалось. Инна всех их помнила и пыталась по-своему оценить. Не то чтобы все эти люди были ей интересны, но именно так, через понимание его друзей, она лучше понимала Антона.

Тогда, в самом начале их отношений, Инна и предположить не могла, какие неприятные качества через много лет она обнаружит в людях, которых Антон считал своими друзьями. Какое именно место сама Инна занимала в его системе координат, она за многие годы так и не поняла, как, видимо, не понимал этого и сам Антон. Инна допускала, что невольно стала для него задачей с так и не найденным решением. Антон не раз говорил, что такие математические задачи существуют.

Со школьных лет Юра Духарцев был в числе близких друзей Антона. Они жили в Кудепсте, недалеко друг от друга. После окончания школы виделись нечасто, но Антон никогда не упускал возможность о чем-нибудь с Юрой потолковать. Юра был профессиональным художником. Антон был равнодушен к живописи. Об искусстве не говорили. Хотя одну из обсуждаемых ими тем Инна запомнила. Антон притворно сокрушался, что не может понять механизма, благодаря которому устанавливаются восьмизначные цифры в долларах на аукционах, торгующих произведениями живописи.

Поддразнивая Инну, поклонницу таланта Ван Гога, Антон затеял разговор о художественной ценности работы художника «Портрет доктора Гаше» (1890, 67x56

см), проданной на торгах Christie’s в Нью-Йорке 15 мая 1990 года за небывалые $82,5 млн. Портрет был куплен японским бизнесменом Рёхэй Сайто, который через некоторое время заявил о намерении кремировать полотно вместе с собой после своей смерти. К счастью, «Портрет доктора Гаше» остался в живых.

После кончины Сайто в 1996 году портрет был передан в международный инвестиционный фонд, который продал его в «неизвестные руки». В сообщении указывалось, что нынешняя цена «Портрета доктора Гаше» еще более фантастическая – $174,6 млн. Инна подозревала, что Антон, конечно же, многое понимал, но, как прирожденный математик, очень любил поерничать, когда речь заходила о вещах иррациональных и логически не объяснимых.

Иногда по вечерам, когда ему не работалось, Юра заходил к Антону на чай или сыграть партию в нарды. Антон тоже заглядывал к Юре в его мастерскую. Как-то, по просьбе Инны, Антон организовал экскурсию в мастерскую художника, на которую Инна позвала дочь и свою сестру с мужем и детьми. Муж сестры был архитектором, любил, понимал и ценил живопись, к тому же неплохо рисовал. Все дети учились в художественной школе. Получился импровизированный мастер-класс не только по живописи, но и по продвижению на рынок картин бедного художника.

Юра действительно нуждался в деньгах. Продать картину в середине 1990-х было почти невозможно. Привычных глазу милых комнатных натюрмортов он не писал. Юра был художником крупного формата. Такие работы на прогулочной набережной для продажи не выставишь. В салоне они занимали слишком много места и потому были почти не видны, неизменно оказываясь позади выдвинутых вперед работ меньшего размера.

Темы его картин были далеки от пасторальных. Юра не писал приморских пейзажей: ни цветущих магнолий, ни пенистых волн, ни силуэтов загорелых купальщиков. Его пейзажи не были академическими. Скорее – плод его воображения. Причем воображения встревоженного, мятущегося, сомневающегося в своей способности выразить невыразимое. Со временем бывшие прежде вполне реалистичными силуэты кавказских гор становились на его полотнах все менее узнаваемыми. С каждой новой работой на его картинах заметно усиливались космические очертания. Краски тоже напоминали космические. Нервически-пронзительные, они скорее раздражали и тревожили, чем ласкали взгляд.

Конец ознакомительного фрагмента.