Две жизни. Том II. Части III-IV
Шрифт:
И всюду они вносят с собой свои взбудораженные аурические кольца. Совершенствование человека – это постепенное изменение его ауры. И аура изменяется только в труде повседневности. Вообразить себе, что обычный серый день земли – это серия тех или иных действий людей по отношению к человеку; удач или неудач, зависящих от расположения к нему или предубеждения окружающих, имеющих власть помочь ему своей протекцией или помешать, – это самая низшая ступень, где ещё не вошло в движение творчество духа человека. Такой человек ещё только мастер, делающий свой труд в тех или иных масштабах по сноровке и знанию элементарных требований одной
Проходи каждый свой день, видя в нём этап к пониманию Радости, звучащей в вечной Жизни. И тогда никакие тревоги и страдания людей не будут нарушать для тебя Гармонии, потому что твоя, в тебе живущая гармония будет прочней всех колеблющихся, неустойчивых сил, окружающих тебя. Храни об этом память. Этот дом – начало целого ряда домов такого же оранжевого цвета. Ты их увидишь разбросанными по парку, который ты до сих пор издали принимал за лес.
Всё это время мы стояли в находившейся направо от холла большой комнате, назначения которой я не понимал. В быту я назвал бы её диванной или предназначенной для курения. По всем её стенам тянулись диваны, обтянутые красивой оранжевой материей. У внутренней стены был сделан большой камин и стояло кресло, напоминавшее формой кресло в комнате Али. Пол был устлан циновками, очень красивыми по гамме оранжевых тонов и весьма изящного плетения.
Я хотел спросить у Иллофиллиона о назначении этой комнаты, но он взял меня под руку и повёл по лестнице наверх.
– Какая чудесная лестница! – не удержался я от восклицания, лишь только мы вошли на первую площадку. Запах от дерева и цветов был такой приятный, свежий, точно в свежевыстроенном доме, где от дерева исходит аромат чистейших эманаций солнца и воздуха.
– Здесь использована древесина кедров, эвкалиптов и камфарных деревьев. Все вместе они издают этот прекрасный запах. Сейчас ты войдёшь в мою комнату, Лёвушка, в такую же для всех остальных закрытую комнату, как и белая комната Али. Теперь ты настолько знаешь язык пали, что сможешь сам прочесть все изречения, начертанные на её стенах.
Я был поражён. Я представлял себе, что Али имеет в Общине свою комнату, так как он был хозяином имения и мог располагать в нём всем, чем хотел. И вдруг выяснилось, что у Иллофиллиона здесь тоже есть своя особая комната, куда запрещён вход остальным!
Мы поднялись на самый верх, пройдя мимо второго этажа, где было много дверей по коридору направо. Мы же свернули налево и по узкой, такой же ароматной и украшенной цветами лестнице попали в нечто вроде мезонина, вернее сказать, башни.
Комната была круглая, окна овальные, с выпуклыми стёклами, точно фонари. Балконная дверь была настежь открыта. Когда я подошёл к ней и взглянул вниз, я так и остановился, прикованный к месту.
Аллея высоченных, развесистых, густых елей, такая длинная, что ей, казалось, и конца нет, делила с этой стороны парк на две половины. И насколько охватывал взгляд, были видны маленькие домики, несколько озёр, а за ними снова лес до самых голых скал.
Пейзаж заканчивался сурово. В нём не было той радостности и мягкости, которыми я любовался каждое утро. Но очарования
Балкон состоял из двух переплетённых стволами деревьев, близко росших к стене дома. А стена дома, как и весь он, оказывалась скалой, в которой были выдолблены и обшиты деревом комнаты. Чем-то вековым веяло от этого балкона. Я впервые видел такие деревья, которые служили комнате балконом. Огромные, мощные, корявые, они буквально были осыпаны цветущими ветвями. Большие душистые кисти напоминали сирень, но были много больше, и цвет их был апельсиновым.
– Ты был так поражён, Лёвушка, что даже не прочёл надпись-изречение над входной дверью. А между тем она не менее замечательна, чем весь этот дом-скала.
– Простите, Иллофиллион. Я так перехожу от одной неожиданности к другой, что упустил самое главное, хотя вы и говорили мне о надписях.
Я стал искать написанное на стене изречение, но, кроме художественных орнаментов, ничего не находил. Я уже хотел перенести внимание на другую часть стены, как мне показалось, что я начинаю различать два тона орнамента. Присмотревшись ещё внимательнее, я нашёл и третий тон оранжевой краски и увидел ясно начертания букв пали. Но как связывались эти буквы, я никак сообразить не мог. Наконец я различил, что на стене были три надписи, одна над другой, и даже вскрикнул от радости, когда понял первые слова:
Не пытайся понять глубину смысла там, где не находишь помощи в собственном самообладании, —
прочёл я медленно, но без запинки первую надпись, в самом низу, наиболее густого тона оранжевой краски.
Глядя на человека, не измеряй его дух и высоту, но открывай ему твоих святынь дары и радость, —
читал я вторую надпись.
Обмирая от страха, не входи в знание. Только бесстрашный находит вход в храм истины, —
закончил я чтение третьей надписи над входной дверью.
Я уже отвернулся от входной стены, а слова всё ещё горели в моём сердце. Точно так же, как в первый день, когда я вошёл в комнату Али, я всё сохранял слова её изречений, как огненные знаки, в своём сердце.
– Прочти теперь надпись над балконной дверью. Я думаю, ты сможешь прочесть её не менее легко, – сказал Иллофиллион, положив мне на плечо руку.
Как странно я себя почувствовал сейчас! Впервые какое-то новое ощущение проникло в меня. Я ясно чувствовал, что в меня от Иллофиллиона вливалась какая-то сила, точно раскрывая мои духовные глаза.
В первые минуты я ровно ничего не видел над балконной дверью. Обшитая жёлтым деревом стена казалась совсем однотонной. Даже намёка на орнамент не было, и никакого различия в тонах я не замечал.
Внезапно что-то слегка, как электрическая искра, мелькнуло у меня в глазах. Я подумал, что, очевидно, яркое солнце повлияло на моё зрение. Я хотел уже прикрыть глаза рукой и пожаловаться Иллофиллиону на прилив крови к глазам, как заметил, что искра на стене разгорелась, вытянулась в палочку и через миг вскрылась большая пылавшая буква, за ней другая, третья – и я прочёл целое слово. Вся моя душа наполнилась счастьем. Я не мог двинуться с места. Каждая вновь зажигавшаяся буква приводила меня в такой восторг и давала ощущение такой чистой радости, какие я испытывал только в детстве, на руках брата Николая. Я прочёл фразу: