Две жизни. Том II. Части III-IV
Шрифт:
Вдруг я отчётливо услышал: «Флорентиец, Флорентиец, Флорентиец», трижды повторенное дорогое мне имя моего любимого и далёкого друга.
И в то же мгновение я увидел Флорентийца стоящим за жертвенником в белой одежде.
«Али, Али, Али», – снова разобрал я в напеве Иллофиллиона. И через мгновение увидел Али стоящим рядом с Флорентийцем.
Я уже приготовился к тому, что сейчас устами Иллофиллиона будут вызваны и Али-молодой, и мой брат Николай, как от образа Флорентийца, от его лба, горла, пупка, оплечий и сердца протянулись огненные с зелёным оттенком нити и соединились с зелёным огнём
От образа Али, из тех же мест, потянулись нити белого огня и прилипли к белому языку палочки.
Иллофиллион поднёс булаву к огням палочки, раздался сильный сухой треск, и все огни с палочки перешли на шар булавы, а потухшую палочку Иллофиллион положил на жертвенник. От самого Иллофиллиона – всё из тех же мест, как и от фигур Али и Флорентийца, – пошли оранжевые нити к булаве. Иллофиллион поднял булаву высоко над головой и пропел какую-то мантру, которую сопровождала дивная музыка.
Закончив пение, Иллофиллион повернулся ко мне, я и мои поручители опустились на колени, и булава коснулась моей головы. Точно удар грома опустился на меня, я весь содрогнулся. Но это продолжалось одно мгновение.
Мои поручители подняли меня с коленей. Теперь я чувствовал себя сильным, обновлённым, точно сразу выросшим – как будто все мои сухожилия вытянулись, все нервы и связки освободились от какой-то тяжести. Мои ощущения были исключительно необычными. Мне казалось, будто до этого момента я жил, весь покрытый какими-то узлами и корками, а сейчас всё очистилось, открылись все поры и я дышу, ощущая, как атмосфера комнаты сливается с каждой клеткой моего тела. Я взглянул на Иллофиллиона и увидел, что булава в его руках погасла, а все три огненных языка теперь горят на его темени среди венка из оранжевых цветов.
Огненные нити, которые соединяли меня с Флорентийцем, Али и Иллофиллионом и были вначале тоненькими, дрожащими, теперь стали плотными огненными струями. Я чётко ощущал, как они проникают в моё тело, освежая, облегчая мою новую жизнь, устанавливая во мне гармонию. Иллофиллион обнял меня, подвёл вплотную к жертвеннику, взял мои руки в свои и сказал:
– Храни чистоту этих рук, им дана сила радости передавать слово огня рядом идущим.
Он положил свои руки на мои глаза и снова сказал:
– Храни чистоту глаз своих. Живи легко, понимая скорбь земли как неизбежный этап освобождения. Ни одна слеза печали да не прольётся из глаз твоих, ибо каждая слеза – упадок духа, эгоистический порыв, хотя бы человеку казалось, что он не о себе плачет, но сострадает другому. Сострадая до конца, человек излучает мужество из своего сердца, и только такое сострадание помогает восстановиться шаткой гармонии встречного.
Очам духа твоего дано видеть внутреннее, духовное царство человека. Храни в чистоте очи телесные, чтобы покровы условной любви не затемняли зрения твоих духовных очей. Иди в чистоте духовной связи с теми самоотверженными тружениками светлого человечества, которые сейчас приносят тебе свою помощь, защиту и любовь перед огнём Вечного. Носи искры их огня в своём духе и сердце. И не в высоких словах, но в простом труде обычного дня передавай встречным и трудящимся рядом с тобой доброту, мир и радость.
У тебя уже нет возможности воспринимать дела и людей личностно.
Голос Иллофиллиона умолк. Я опустил глаза и увидел, что вокруг всех нас на полу горело кольцо трёхцветных огней, охватывая все наши фигуры и жертвенник как бы высоким забором.
Иллофиллион взял мои руки и погрузил их в огонь на жертвеннике. Я снова на миг вздрогнул, но тотчас же блаженное состояние тишины, счастья и высочайшей любви охватило меня. Иллофиллион трижды наклонил мою голову, точно купая её в огне, – и я ещё больше содрогался телом и успокаивался – точно рос и поднимался духом.
Иллофиллион обнял меня, прижал к себе – и я взлетел вместе с ним в какие-то высоты, где я не различал более, что было я и что было не я, и слов для передачи моего ощущения блаженства и счастья найти невозможно.
Когда я очнулся, у меня было такое чувство, точно я снова влез в футляр человеческого тела. Моё состояние за миг до этого было до того лёгким, радостным и блаженным, что теперь я опять почувствовал себя весомым и тяжёлым.
Оглядевшись, я увидел, что жертвенник был закрыт мраморной крышкой, в комнате находились только Иллофиллион и мои дорогие поручители, Никито и Зейхед. Я нигде больше не видел моих высоких покровителей и друзей – Флорентийца и Али. Почему-то я вспомнил, как видел Флорентийца в бурю на корабле таким же светящимся белым облаком, каким я видел его здесь несколько минут назад.
– В эту минуту, Лёвушка, ты осознал, как стираются границы между землёй и небом. Для тебя открылась Единая, всеобъемлющая жизнь. Ты понял, что нет условных границ, обозначаемых столь же условными терминами: «смерть», «рождение», «жизнь», принятыми в земном бытии в качестве понятий, обозначающих отдельные этапы жизни, связанные с разлукой и её горем или со счастьем и его заманчивыми иллюзиями. Твой опыт сегодня вынес тебя за все условные грани, и ты постиг величайшее счастье: знание вечной жизни. Тебе стало понятно, что жизнь данного твоего воплощения – это то «сейчас», в котором тебе надо пройти часть вечного пути раскрепощения от страстей.
А сейчас пойдём со мной, тебе предстоит найти среди многочисленных, лежащих на столах книг свою, единственную, неповторимую для других Книгу жизни. Каждый ищет и находит её в этой комнате только сам.
Я оказался среди множества высоких столиков оранжевого мрамора, похожих на церковные аналои. Сначала я видел на них только книги всех оттенков оранжевого цвета. Все они были одинаковы, и ни от одной из них не шёл ко мне ни единый признак жизни.
Тишина комнаты и молчание Мудрости в лежавших передо мною книгах наполнили моё сознание величием спокойной святости, точно я ходил среди трепещущих сердец, закрытых в этих больших, тяжёлых на вид книгах. Но все они оставались для меня рядом чудесных тайн, где моему сердцу не было места.