Двенадцать часов, которые потрясли Клеткинштат

Белояр Ирина

— Э-э-э… — собрался с мыслями Цепрянец. — Позвольте, молодой человек, а когда я смогу увидеть графа?

— Магистр примет вас в любой момент.

— Очень хорошо, тогда проводите к нему. А кофе подождет, и отдых тоже.

…Двери, двери. На дверях — пентаграммы, внутри пентаграмм — рогатые и безрогие, длинные и короткие, узнаваемые и неузнаваемые твари. Все это вспыхивало ярким светом, когда люди проходили мимо.

Одно изображение приковало взгляд президента: ундина с длинным хвостом и гигантских размеров сиськами, похожими на надувные шары. По мере того, как Цепрянец

глазел на эти своеобразные особенности рельефа, картинка пришла в движение: ундина плеснула хвостом по нарисованной воде и обдала зеваку фонтаном вполне материальных брызг. Лукаво сощурилась, колыхнула внушительным бюстом и высунула длинный зеленый язык.

Президент мотнул головой — наваждение не исчезло. В панике он перевел взгляд на противоположную стену. Здесь на двери красовалась туша спящего звероподобного монстра, сплошь поросшая анютиными глазками и львиным зевом. Цветочки шевельнулись, зверь вздохнул…

— Вы в порядке, господин президент? — спросил полукреол-недоараб.

Цепрянец набрал в грудь воздуха и кивнул. Дальнейший путь он проделал, глядя строго в затылок провожатого и стойко игнорируя вспыхивающие то слева, то справа пентаграммы.

…Тяжелая дубовая дверь без рисунков и символов. Сопровождающий постучал. Ухнула сова. Пролетела летучая мышь. Из-за угла, лязгая цепями, выскочил безголовый призрак, не вписался в поворот, рухнул на гранитный пол и растекся светящейся лужицей. «Вот непруха», — пожаловалась лужица и вытянулась вверх, возвращая себе прежние очертания. Фантом намотал на руку обрывки цепей и побежал дальше.

Из-за двери раздалось: «Si puo» [1] .

Его светлость стоял спиной к вошедшим. Высокий, грузный, копна черных волос с проседью.

1

Можно (итал.)

— Привет, старина, — не оборачиваясь, проговорил он с легким итальянским акцентом. Голос был незнакомый, а вот интонация кого-то смутно напомнила президенту. Ладно, так или иначе скоро все выяснится.

Провожатый помог политику опуститься в кресло и молча ушел.

Цепрянец ждал, скользя взглядом по стенам и столам комнаты. Утомившись изумляться за нынешние сутки, просто отметил, что лаборатория вполне обычная, так, ничего себе древняя лаборатория. В такой вполне мог трудиться доктор Фауст, или, скажем, Авиценна… продажная шкура Авиценна… тьфу, проехали.

Хозяин резко развернулся, в два шага покрыл расстояние от окна до кресла, на котором сидел президент, и уселся на край столешницы.

— Сколько лет, сколько зим, — усмехнулся он в густую бороду.

— Мы знакомы? — осторожно спросил Цепрянец.

— А как же, — ответил его сиятельство и отбарабанил пальцами по столу: «о, белла — чау, белла — чау, белла — чау, чау, чау»…

— Ты?! Джузеппе? Че? Как тебя звать-то теперь?.. — сипло пробормотал президент (в горле пересохло).

— Снова Джузеппе, — ответил граф. — Все возвращается на круги своя. Вот и ты пришел.

…Мой вероломный друг и честный

враг. Сколько лет мы с тобой бок о бок… Помнишь, боролись за становление Республики? Тогда ты был Гарибальди. Тогда мы еще — в одной связке… В одной связке мы были и потом, когда гигантские дыры зияли в защите молодой Республики, и убийственный воздух метрополии сочился через эти дыры. Ты был моим лучшим агентом в самом жерле вражеской столицы, и звали тебя Исаев… А когда все население Клеткинштата ликовало на улицах, празднуя первый в истории Республики День Независимости, ты, незаметный и неузнанный, спускался по трапу в моем личном маленьком аэропорту. Я ждал тебя в тот день, выпить по рюмочке чего-нибудь, что сам выберешь, но ты не пришел. И я не слышал о тебе еще два года, пока, наконец, не понял, кто мешает мне наводить порядок в государстве.

Тогда ты уже был Че. Собрал добровольцев, ушел в горы и развязал партизанскую войну. Устроил на меня три покушения, все три — неудачные. Пытался похитить Клеткина, но похитил подставу. Наконец, организовал налет на тот злополучный склад, и там я схватил тебя. Собственноручно я поставил под текстом приказа резолюцию: расстрелять.

А потом своими же собственными руками я организовала твой побег. Душка Че, я так радовалась, что побег удался. А ты исчез, вероломный.

Партизаны откатились обратно в горы и схоронились там. Стало тихо. Лишь год спустя из города начали сотнями пропадать люди, а из паршивой деревеньки Дырявая Кочка поползли по всей Республике скользкие щупальца слухов…

— Ну что, — мягко проговорил граф. — Кто старое помянет, тому глаз вон?

И тут Цепрянец разрыдался.

— Я не хотел, — срывающимся голосом пробормотал он. — Я не хотел тоталитаризма, веришь? Меня… меня используют как… вешалку для знамени!..

— Верю, — ответил его светлость. — В конце концов, мы всего лишь то, чем нас делают гены. Хотя гены мы выбираем сами.

Он взял президента под локоть, подвел к чудовищному сооружению, похожему на дыбу и гильотину одновременно. Невесть откуда у него в руках появился миниатюрный инкрустированный кинжал.

Политик напрягся.

— Не пугайся, — усмехнулся итальянский изверг. — Мне ведь тоже нужно брать пробы носителя.

…Кровь из надреза на запястье по каплям падала в сомнительного вида колбу с каким-то веществом. Где-то на двадцатой капле внутри начал клубиться дым. Потом яркая плеть огня вырвалась из горлышка и устремилась в бесконечно далекий потолок. По мутной поверхности стекла с бешеной скоростью стали проноситься надписи.

Наконец огонь утих, дым развеялся, а на дне колбы оказалась шустрая ящерка.

Его сиятельство подошел к стеллажам и начал перебирать маленькие разноцветные пакетики. Большая часть пакетиков возвращалась на место, но несколько штук перекочевали на столешницу. Какое-то время граф созерцал их, передвигал туда-сюда, как руны, потом вздохнул и опять вернулся к стеллажу.

В дверях появилась крепкая фигура в камуфляже.

— Синьор, срочно!

…Через пару минут его светлость ворвался в лабораторию:

— Ты навел, подонок? — прогремел он.

Цепрянец быстро сообразил в чем дело.