Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Там Пепин удерживал молодую женщину на столе лицом вниз, а Биго насиловал ее. Лицо Биго было красным от солнечных ожогов и напряжения – он изо всех сил пытался извергнуть из себя семя, но эта женщина, по всей видимости, была уже не первой его жертвой. Оба испуганно посмотрели на Гриманда.
– Оставьте ее, – приказал он. – Мы уходим.
– Что, прямо сейчас? – выдохнул Биго, и его движения стали еще яростнее.
Пепин отошел от стола.
– Соберите тележки и людей. И оставьте ее, – повторил Инфант Кокейна.
– Пепин уже закончил, теперь моя очередь, – запротестовал
– Я сказал, отпустите ее!
– Ты говорил, что всё общее…
Гриманд выстрелил ему в лицо. Биго отлетел назад, словно от удара копытом, упал на пол и застыл без движения. Король воров посмотрел на Пепина сквозь пороховой дым. Тот уставился на своего подельника, задыхаясь от ужаса, а потом бросился к двери, не решаясь взглянуть на предводителя.
– Пепин! – окликнул его Гриманд.
Юноша замер на пороге, боясь повернуться.
– Тележки. Люди. Уведи всех домой, – распорядился король воров.
Затем он приставил пистолет к голове девушки и нащупал пальцем второй спусковой крючок. Она посмотрела на него и отпрянула, не столько от пистолета, сколько от его лица. Гриманд заколебался. Что он делает? Девушка опять подняла на него взгляд. Ее глаза молили о милосердии, но что это означает, жизнь или смерть, Гриманд сказать не мог. Он отвел назад курок и сунул пистолет за пояс, а потом взял девушку за руку и поставил на ноги:
– Идти можешь?
Гриманд не спрашивал ее имени, а она не назвалась. Несчастная вообще не произнесла ни слова, и он тоже. По мере того как они углублялись в лабиринт Ле-Аля, улицы становились если не мирными, то спокойными. Страх, пропитавший каждый дом, не оставлял места для мира. К ним приблизился отряд милиции, искавший новых жертв, но, встретив взгляд Инфанта Кокейна, ополченцы потупили глаза и поспешно удалились. В голове у него прояснилось. Боль в глазах утихла, и все вокруг вновь стало четким. Гриманд остановился у церкви Сен-Лье и повернулся к девушке:
– Здесь ты найдешь убежище, если захочешь.
– Я должна буду креститься? – были ее первые слова за все время.
– Отец Роберт не фанатик. Мы его попросим.
Девушка кивнула, не глядя на своего спутника.
Внутри было темно, и великан сначала услышал тревожный шепот, а потом увидел людей. Церковь была битком набита беженцами. Ужас, вызванный его появлением, читался на их лицах. Раненые лежали на полу, и старый священник пробирался между ними с кувшином в руках. Наверное, он был глухим, поскольку даже не оглянулся. Второй священник, помоложе, шел к ним по проходу между скамьями. Он был потрясен и разгневан и не скрывал этого. Гриманд знал его как человека искренне верующего, но исполненного истинного сострадания. Мнение святого отца о нем самом его не интересовало.
– Отец Роберт, я буду благодарен, если вы приютите эту девушку, – попросил его предводитель воров.
Роберт поклонился его спутнице и указал на проход, но она колебалась.
– Она боится, что вы заставите ее принять крещение в обмен на убежище, – пояснил Гриманд.
– Мадемуазель, мы примем вас без всяких условий, – заверил девушку священник.
Та расплакалась. Отец Роберт махнул рукой, и две женщины
– С ней дурно обошлись, – сказал король Кокейна.
– Я не буду спрашивать кто. Ее здесь не обидят. – Роберт посмотрел на кровавые пятна на рубашке незваного гостя. – Вы тот, кого называют Инфантом.
– Меня зовут Гриманд.
– Одно имя чернее другого. А теперь уходите. Вы их пугаете.
Король воров снял с пояса кошелек.
– Оставьте себе ваши кровавые деньги, – замотал головой священник. – Золото сатаны не купит вам спасения.
– Я не ищу спасения, по крайней мере, в этом доме лжи. Я уплачу дьяволу положенное в той монете, которую он потребует, хотя осмелюсь предположить, что теперь он у меня долгу. Оставьте свое презрение до того раза, когда будете целовать перстень епископа, и выслушайте меня. Это безумие – католическое безумие – продлится не один день, и никто не знает, как далеко оно может зайти. Дверь вашей церкви охраняет только слово…
– Слово Божие.
– Сегодня мало кто надеется на Слово Божие, а среди тех, кто читает другие молитвы, есть и ваши братья-католики. Так что лучше надейтесь на здравый смысл. Наймите сержанта для охраны. Я пришлю сюда одного. Нет нужды вам объяснять, что никто не возьмется за такую работу бесплатно.
Гриманд бросил кошелек в грудь Роберта.
– В отличие от вашей совести Христос простит, если вы заплатите золотом дьявола. Кроме того, вам нужно кормить этих людей, а еда не бывает бесплатной.
Святой отец поднял кошелек, удивившись его тяжести, а король Кокейна повернулся к двери.
– Я буду молиться за вашу мать, хотя ее работа не требует благословения. И за вашу черную душу… – пообещал ему священник.
– Не тратьте слов, – отозвался Гриманд. – Просто наймите сержанта.
По воскресеньям квартал Ле-Аль напоминал сердце, которое перестало биться. В остальные дни недели это был источник жизненных сил города – через него проходило огромное количество еды, которую Париж запихивал себе в глотку от одного рассвета до другого. Каждую ночь тысячи животных, мясо и внутренние органы которых могли удовлетворить любой вкус и кошелек, гнали по Рю Сен-Дени на многочисленные скотобойни, где их убивали прямо на открытом воздухе. Вместе с животными прибывали фургоны, заполненные рыбой и дичью, овощами и фруктами, сырами и вином. Но главным продуктом было зерно, поскольку парижане любили хлеб больше Бога.
В 1543 году – в год рождения Гриманда – король Франциск, умевший считать деньги, приказал перестроить весь этот район. Те строительные работы не закончились до сих пор. Гриманд научился ходить, говорить, воровать и продавать в этой волшебной стране разрушения и созидания. Он смотрел, как сносят здания, которые ему нравились, а на их месте растут другие, еще красивее. Он замешивал раствор, копал ямы под фундаменты, носил кирпичи, бревна и свинец – за гроши. Если бы там снесли все дома и начали строить снова, Гриманд лучше многих смог бы объяснить, как это нужно делать. Но он был ублюдком из Дворов, а его мать жила с преступником, и ему доверяли лишь копать землю.