Двенадцать детей Парижа

Уиллокс Тим

Матиас почему-то вспомнил о львах, рык которых слышал перед рассветом, и засмеялся. Голос Ампаро был сильнее львиного рыка. Он опустил дочь чуть ниже и поцеловал в нос, стараясь не оцарапать ее нежную кожу своей щетиной.

– Маленькая Ампаро не хочет мокнуть. Она хочет грудь, – сказала Эстель.

Новорожденная и правда не успокаивалась. Тангейзер наклонил ее над краем купели, зачерпнул пригоршню воды и вылил на головку девочки:

– Ego te baptizo Amparo in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.

Затем,

прижав к груди плачущую Ампаро, рыцарь улыбнулся:

– Мы спасли ее от ада. Теперь должны спасти от Парижа.

– Танзер? А меня вы окрестите? – подошла к нему вплотную Ля Росса.

Улыбка его стала шире. Эстель просияла.

– С удовольствием. Наклонись над купелью, – сказал ей госпитальер.

Он плеснул водой на спутанные локоны девочки, удивляясь их чистоте:

– Ego te baptizo Estelle in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.

После этого он взял Эстель за руку. Личико Ампаро покраснело от крика, но отец не собирался так быстро расставаться с дочерью. Шепча ей ласковые слова, словно норовистой лошади, он зашагал по проходу.

Нужно было сосредоточиться на практических делах. Если берлога Тибо находится не на острове, то скорее на левом берегу, чем на правом, и пробраться туда будет легче. Можно взять с собой священника. Для него милиция опустит цепи. А священника, который дружит с сутенерами, уговорить будет нетрудно.

– Матиас? – окликнул рыцаря сзади знакомый голос.

Тангейзер остановился, но не обернулся.

Его разум сомневался в реальности этого звука, этого голоса – иоаннит так жаждал его услышать, что ему могло просто показаться. Но к глазам подступили совсем не мужские слезы, и слезам он поверил.

– Карла! – Эстель отпустила его руку. – Что вы здесь делаете?

Тангейзер не шевелился. Он оплакивал ее, а она родила ему ребенка. Между ними стояли тюрьма, огонь и меч, но они оба пребывали в горниле Гермеса Трисмегиста. Теперь их разделяла только его вина.

– Мы вас везде искали и наконец нашли. Танзер, смотрите! – кричала Ля Росса.

Рыцарь почувствовал, что сердце его бьется так же часто, как у младенца. И вдруг застеснялся своего вида. Хотя Карла видела всякое. По крайней мере, он умылся. Правда, если бы он знал, что его жена здесь, то прополоскал бы рот.

Наконец Тангейзер повернулся.

Взгляд стоящей перед ним женщины проник ему прямо в сердце.

Карла.

Карла.

Он долго смотрел на нее. Карла всегда понимала его лучше, чем он ее. В нем было меньше тайн. Ее глаза были подобны ранам. И Матиас был одним из тех, кто нанес их. Нечто вроде искры, не имевшей ни определения, ни названия, проскочило между ними – квинтэссенция того, что навечно скрепляло их безрассудный и невозможный союз, даже в смерти. Госпитальер чувствовал, как тает сердце Карлы, словно видел это воочию. Значит, все в порядке. Она по-прежнему любит его. Его же собственная любовь еще никогда не была такой нежной и такой яростной.

Тангейзер увидел ее лицо, ее тело.

Сердце его наполнилось жалостью. Его любимая стояла

посреди нефа в испачканном кровью платье, стараясь держаться прямо. Она не была обессилена. Матиас видел, как эта женщина умеет терпеть физические тяготы. Она была хрупкой – состояние, которое ему казалось невозможным. На платье ее виднелась кровь, пролитая ради их ребенка. Волосы были заплетены в золотистую косу, перекинутую на грудь.

Иоаннит шагнул вперед, раскинув руки, обнял ее и прижал к себе. Карла смотрела на него стиснув зубы – ее старая привычка. Потом он почувствовал, как ее ногти впиваются ему в руку: это был их тайный знак обладания. Нет, она вовсе не хрупкая! Он протянул ей дочь. Ампаро уже не плакала – у малышки дрожала губа.

Тангейзер улыбнулся:

– Карла, любимая, наш соловей голоден и еще не готов к моим шипам.

Глава 33

Просто еще один ребенок

Карла вдруг поняла, что впервые слышит плач Ампаро.

Несмотря на стенания, наполнявшие пространство собора, среди которых можно было различить и плач младенцев, она сразу же узнала голос дочери. Этот звук пробил стену ее отчаяния. Но как только исполнилось ее заветное желание, итальянка испугалась ошибки. Логика подсказывала, что это невозможно. Это не уши ее услышали голос Ампаро, это было ее отчаяние.

Плач доносился из глубины церкви. Ее дочери не могло там быть. Никто, за исключением двух охранников, не знает, что Карла здесь. Кто и зачем мог принести сюда девочку? Графиня попыталась встать, но движение было слишком резким: в глазах у нее потемнело, и она снова опустилась на скамью. Нет, обморок она себе позволить не может. К тому времени, как она придет в себя, Ампаро, возможно, здесь уже не будет. Карла уткнулась головой в колени и сделала насколько глубоких вдохов. В голове у нее прояснилось. Дочь по-прежнему плакала – явно громче и сердитее, но не ближе.

Тогда итальянка медленно выпрямилась и взяла Антуанетту за руку:

– Милая, сядь слева от меня.

Девочка протиснулась между скамьей и коленями Карлы и села рядом. Графиня сдвинулась вдоль скамьи и перебросила ноги через футляр с виолой, чтобы оказаться с краю. Двигалась она с трудом – боль в животе была довольно сильной. По ногам потекли струйки крови. Повернувшись, Карла посмотрела в глубину нефа. И забыла о боли.

Из темных глубин Нотр-Дама показалась громадная фигура.

Сердце итальянки замерло, едва не разорвавшись на части. Она хотела моргнуть, но не осмеливалась.

По проходу к ней шел Матиас, а на сгибе локтя у него лежала плачущая Ампаро. Он что-то шептал дочери и поджимал губы, не видя ничего вокруг. Его шея и мальтийский крест на рубахе были в пятнах крови, а кровь в складках его сапог и вовсе еще не высохла, но выглядел он сильнее, чем когда-либо, и Карла еще ни разу не видела его таким счастливым. Как же она его любит! Матиас нашел ее. Нашел их обеих. Графиня заметила белую ленту у него на лбу. Бледный всадник Апокалипсиса пришел. И принес с собой сияющую звезду.