Дверь в глазу
Шрифт:
– Послушай, Мэтью…
– Пять? Три? Две тысячи?
– Да постой…
– Как насчет восьми сотен или, к примеру, двух? На две ты можешь подняться. Или это тебя разорит?
– Две сотни будет в самый раз, – ответил Стивен. – Считай, что за эти деньги я твой.
– Пошел ты, – сказал я.
– Хватит, Мэтью, – вмешался Джордж. – Охолони.
– Я спокоен как никогда, – сказал я.
– А, по-моему, тебя несет, – возразил Джордж. – И вообще, нечего препираться попусту. Эта твоя затея с ранчо для придурков все равно не прокатит.
– Почему?
– Во-первых, округ никогда не позволит строиться на водосборной
– Я уже говорил с ними насчет допуска. Они запросто…
– А во-вторых, я переехал сюда не для того, чтобы жить в толпе раздолбаев.
– Извини, Джордж, но речь же не о твоей земле.
– Понятно, Мэтью, – сказал Джордж. – Я только говорю, что если ты накромсаешь этот холм на дольки и натащишь сюда разных кретинов из Бостона, очень может статься, что как-нибудь вечерком, в межсезонье, я малость переберу пива и захочу наведаться в твою коммуну с канистрой керосина под мышкой.
Джордж вперился в меня неестественно свирепым взглядом, как актер на сцене захудалого театра.
– Зачем тебе керосин, Джордж? Вполне достаточно молотка с гвоздями, – сказал я, повернувшись и махнув рукой на резные финтифлюшки над входом. – Просто загляни сюда ночью и соверши рейд с лобзиком. Преврати все дома в гигантские кружевные салфетки, и их обитатели мигом разбегутся куда глаза глядят.
Я расхохотался и продолжал хохотать, пока живот не заболел, а на подбородке не задрожали слезы. Снова посмотрев на Джорджа, я увидел, что его губы сжаты в плотную маленькую черту. Он явно очень ценил свои ремесленные таланты. Мне стало неловко. Я еще держал в руке тарелку из-под пирога и вдруг неожиданно для себя самого швырнул ее в кусты. Раздался треск без утешительного звона разбитого фаянса.
– Зараза, – сказал я.
– Что? – спросил Стивен.
– Ничего, – ответил я. – Что за поганая жизнь!
Потом я ушел в хижину, лег на матрас и скоро заснул крепким и глубоким сном.
Я проснулся в начале четвертого. Пить хотелось, как отравленной крысе, но я лежал, парализованный опасением, что прошлепать к раковине – значит прогнать сон насовсем. Сердце колошматилось в груди. Я подумал о спектакле, который устроил на крыльце, и о хорошей толстой веревке с петлей – как она раскачивается, поскрипывая. Подумал об Аманде и о двух своих бывших женах. О своей первой машине, у которой заклинило двигатель, потому что я не прошел техосмотр, когда накатал сто тысяч миль. О том, как два дня назад проиграл Джорджу в криббидж тридцать долларов. О том, как после смерти отца по уже забытым мною причинам перестал носить исподнее и как-то в школе узнал о дырке на заду своих штанов благодаря холодной заклепке в стуле. Я подумал обо всех, кому задолжал деньги, и обо всех, кто задолжал мне. Я подумал о нас со Стивеном, и о детях, которых мы так до сих пор и не произвели, и о том, что если мне все же удастся запихнуть в кого-нибудь свой генетический материал – а вероятность этого неуклонно уменьшается, – то к моменту, когда наш малыш научится завязывать шнурки, его папаша превратится в краснорожего пятидесятилетнего полустарика и будет высасывать из своего отпрыска восторг и невинность с жадностью скитальца, нашедшего в пустыне апельсин.
Я хотел, чтобы встало солнце, хотел сварить кофе, отправиться в лес и выследить вожделенного Джорджева оленя, хотел вернуться
Я встал, как только в восточных окнах забрезжили первые розовые лучи. Воздух в хижине загустел от холода. На запасном матрасе Стивена не было. Я надел ботинки, джинсы и холщовую парку, налил в термос горячего кофе и поехал к домику Джорджа, отстоящему от моего на четверть мили.
У Джорджа горел свет. Сам он делал приседания, а Стивен пек вафли на завтрак. Счастливая парочка! На кухонном столе пыхтела кофеварка, и я со своим термосом в шотландскую клетку почувствовал себя лишним.
– Салют, – поздоровался я.
– А вот и он, – сказал Стивен.
Потом он объяснил, что спал у Джорджа на диване. Вчера они допоздна засиделись за нардами. Он сунул мне вафлю, излучая прямо-таки миссионерские благожелательность и великодушие.
– Ну что, Джордж, – сказал я, когда старик покончил с зарядкой. – Поедем постреляем?
Он потер искорку пирита в одном из печных камней.
– Можно. – И взглянул на Стивена. – Ты с нами, маленький братец?
– У меня для него ружья нет, – сказал я.
– Могу дать ему свою запасную тридцатку, – ответил Джордж.
– Не возражаю, – сказал Стивен.
Посовещавшись, мы выбрали местом назначения Пиджин-лейк – решили, что переплывем озеро, чтобы добраться до хвойного леса на дальнем берегу.
Мы поели, прицепили к моему “Доджу” прицеп с лодкой Джорджа и покатили по тряской дороге, окутанной белым туманом.
Мы спустили лодку на воду. Я сел на корме, подальше от брата, и мы понеслись вдоль берега на север, мимо бесконечных зарослей камыша и горбатых массивов розового гранита, облитых ярким рыжим солнцем и оттого похожих на рубленую солонину.
Джордж причалил в илистом закутке, где, по его словам, ему когда-то улыбалось счастье. Мы привязали лодку и отправились в лес.
Меня мучило тяжкое похмелье. Я чувствовал себя отсыревшим и нечистым; жизнь казалась конченой, и я не мог сосредоточиться ни на чем, кроме видения прохладной постели со свежими простынями и стакана ледяной газировки с ли моном.
Первым на след оленя напал Стивен: он заметил под молодой сосенкой, ободранной рогами самца до оранжевого мяса, кучку его испражнений. Придя в восторг от находки, он набрал горсть какашек и принес их Джорджу, а тот обнюхал темные комочки с такой жадностью, что на миг мне почудилось, будто он вот-вот их съест.
– Свеженькие, – сказал Стивен, который не охотился со старших классов школы.
– Наверное, почуял нас и удрал, – сказал Джордж. – Хороший глаз, Стив.
– Просто повезло, – возразил Стивен. – Бывает.
Потом Джордж нашел лабаз – помост из жердей, про который он знал, – и залез туда, а мы со Стивеном устроили засаду в чаще поблизости. Стонала гагара. Верещали белки.
– Эй, Мэтти, – сказал Стивен. – Я насчет вчерашнего вечера.
– Может, не будем? Я уже выкинул это из головы.