Дверь в глазу
Шрифт:
Только разглядев татуировки как следует, Джейси заметила, что женщина везде одна и та же.
— Ты где-то здесь живешь? — спросил мужчина.
— Недалеко отсюда, — быстро и нервно ответила Джейси. — Здесь такая скукотища. Я бы хотела жить в городе.
— Да, в городе неплохо, если тебе нравятся банкиры и африканские дикари, — сказал мужчина.
Он вытряхнул сигарету из зеленой пачки и предложил Джейси — она взяла. Джейси облокотилась на валун, обхватив его рукой, и закурила. Обрыв был позади нее. Она надеялась, что Майе и Линдеру хорошо ее
— Я Стюарт Куик, — сказал мужчина. — А тебя как зовут?
Джейси назвалась именем матери — Джун.
— Надо же, мне нравится, — сказал он. — Девушку, на которой я собирался жениться, звали Августа.
— Почему не женился?
Куик приподнял верхнюю губу над зубами и, дружелюбно прищурившись, стал вглядываться в прошлое.
— Не знаю. Страх, глупость, деньги, ее бывший и самая жуткая бородавка, какую ты только можешь себе вообразить, вот здесь, — сказал Куик, показав место на стыке правой ноздри и щеки. — Она была размером с мяч для гольфа.
Джейси засмеялась, прикрыв ладонью рот, чтобы не показывать брекеты.
— Сколько тебе, Джун? — спросил он.
— Угадай. — Она пустила пустую бутылку по реке, как делал Куик.
— Сорок пять, — сказал он, вручая ей еще одну.
— Прекрати, — сказала Джейси. — Мне восемнадцать.
— Какое совпадение, — сказал он. — Мне тоже восемнадцать.
Потом он стал расспрашивать Джейси: как давно она живет здесь, что читала в школе, собирается ли поступать в колледж, что будет там изучать.
Джейси врала ему — как ей казалось, умно и находчиво. Она заявила, что поступает в Эмори и будет изучать медицину, хотя какую-то часть ее тянуло в Нью-Йорк, где одна школа, чье название вылетело из головы, предлагала ей бесплатно учиться актерскому мастерству и вокалу.
На все, что она говорила, Стюарт Куик улыбался, кивал и говорил ей, как разумно она поступает и какой она должна быть талантливой, если перед ней открыты столь замечательные перспективы.
Потом он посмотрел наверх, на густые зеленые заросли дуба, сосны и камедного дерева.
— Твои приятели все еще там? — спросил Стюарт. — Может, им спуститься и потрепаться с нами?
Джейси не понравился такой поворот в разговоре. Ей было обидно думать, что Куик не чувствует того, что чувствует она: особенную, интимную атмосферу между ними, сидящими вот так вдвоем на теплом камне.
— Не, — сказала Джейси. — Это черствые люди. Лучше бы мне больше не видеть их сегодня. Слушай, можно я спрошу у тебя кое-что, Стюарт?
— Давай.
— Кто это у тебя на руке? — спросила она. — Она симпатичная. Это ведь одна и та же женщина, да?
Куик осмотрел свои татуировки, поворачивая руку с таким усилием, что его нижняя губа выпятилась и влажно заблестела.
— Да, это моя мать. Эта рука ее.
— Что значит — «ее»? — Джейси представила покореженную конечность с торчащими редкими волосками, приделанную
— Что у меня не было бы этой руки, если бы не она.
— У тебя не было бы всего тебя, если бы не она, — сказала Джейси, расслабившись и осмелев от пива.
— Да я не о том. Если бы не она, я потерял бы эту руку, — сказал Стюарт Куик.
Солнце закатилось за деревья, и свет начал распадаться на отдельные пятна.
— На войне? — спросила Джейси.
— Да нет, — сказал Стюарт Куик. — Не на войне, а на гребаной автомойке. Хочешь, расскажу?
Джейси ответила, что хочет.
— Ну, у меня был босс. Один такой мерзавец сотни маленьких засранцев стоит. Короче, однажды у нас была нехилая очередь из тачек, они сигналили как сумасшедшие, и этот тип заорал на меня, чтобы я принес чистые полотенца из стиральной машины. Я не об обычных машинах говорю. Эти крутятся в десять раз быстрее, чем та, что стоит у тебя дома. В общем, он вопит: «Принеси полотенца! Чтоб тебя, принеси им полотенца, Стью!» Я иду к машине. Открываю и сую руку, но барабан еще не остановился — и что он делает? — отрывает мне руку, выворачивает локоть и рвет все в клочья.
— Офигеть! Правда, что ли? — сказала Джейси.
— Да, я даже не мог понять, что произошло — такой был шок. Я просто вышел на парковку средь бела дня, а там толпа народу, которым нужно помыть свои «Мерседесы» и прочую хрень после работы. Они выглядывают и видят парня, который тащит за собой собственную руку по бетону, как игрушечный кораблик, — она висит на клочке кожи. Врачи сказали: «Черт с ней, отрежем». Но моя мать пришла, накатила на них, подняла крик. Заставила пришить руку обратно. Они сказали, что в этом нет смысла. Она сказала: «Да мне плевать, если она почернеет и будет гнить. Вы пришьете моему сыну руку обратно. Если не приживется, отрезать успеете. Но сейчас пришейте эту чертову штуковину».
Куик приподнял руку и посмотрел на нее отстраненным, оценивающим взглядом, словно это была какая-то диковинка, которую он нашел в магазине, восхитился ею, но купить — денег не хватило.
— Прямо чудо какое-то, — сказала Джейси.
— Довольно паршивое чудо, — сказал он. — Кость болит безумно почти все время. К тому же я почти ничего не чувствую этой рукой.
— Хреново, — сказала Джейси.
Теперь Куик трогал большим пальцем остальные пальцы на своей искалеченной руке, один за другим, внимательно следя за этим действом и улыбаясь с растерянно-изумленным видом.
— Не знаю. Начинаешь радоваться тому, что у тебя есть, мне кажется. И еще, когда не чувствуешь какую-то часть своего тела, — это даже любопытно. Как будто в тебе два человека.
— Хотя бы не скучно, — сказала Джейси. — По-моему, смотрится круто и впечатление производит — эти шрамы и все такое.
Куик рассмеялся. Он открыл еще одно пиво и, отдав его Джейси, улегся на бок возле нее — его голова оказалась на уровне ее коленей, и она чувствовала, как его дыхание высушивает пот на ее коже.