Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
— Что за чушь, сэр! Когда я говорю “точность”, я имею в виду стотысячные, а со стомиллионными мне некогда было возить
— Ясно. Но вы понимаете, что для меня важны подробности, а я так мало знаю обо всем этом. Не трудно будет настроиться тридцать один год и три недели?
— Не трудно. Максимальное значение ошибки составит не более двух часов. — Он поколдовал с приборами. — Можете забраться на платформу.
— И это все?
— Да. Остается подключить энергию. Напряжение, которое я использовал в опыте с монетами, здесь не годится.
Я был разочарован и постарался скроить соответственную мину.
— Так вы и не собирались доводить дело до конца? Вы просто теоретизировали?
— Черт побери, сэр, вовсе нет.
— Но если вам не дают энергии…
— Найду и энергию, если вам так уж хочется. Подождите.
Он отошел в угол, к телефону. Похоже, он висел здесь со времен основания лаборатории; в 2001 году мне еще не встречался такой раритет. Разговаривая с ночным диспетчером университетской подстанции, доктор Твишелл не опускался до спора с представителем невежественной толпы; он был, как и подобает истинному гению, резок, краток и категоричен:
— …А мне наплевать на то, что вы думаете. Перечитайте инструкцию. Я имею право получить все, что мне захочется. Ну что, нашли параграф? Или вы хотите, чтобы завтра утром я нашел вам его, но уже в присутствии ректора? Что? Вы хоть читать-то умеете? А писать? Удивительные способности! Тогда пищите: “Через восемь минут дать полное напряжение на аппаратуру Торнтоновской Меморальной Лаборатории ввиду экстренной надобности”. Прочтите, что записали.
Он повесил трубку.
— Ну и народец!
Он подошел к пульту, повертел ручки и замер в ожидании. Даже со своей платформы я видел, как прыгнули стрелки на приборах. На пульте загорелся красный глазок.
— Есть энергия, — констатировал Твишелл.
— И что дальше?
— Ничего.
— Так я и думал.
— Что вы хотите сказать?
— То, что сказал. Дальше — ничего.
— Боюсь, что не понял вас. Я думал, вы сообразите. Ничего не произойдет, пока я не замкну пусковой контакт, и тогда вы переместитесь на тридцать один год и три недели.
— А я вам говорю — ничего не получится.
Он помрачнел.
— Мне кажется, сэр, что вы слишком много себе позволяете.
— Называйте это как хотите. Я пришел сюда, доктор, чтобы узнать, насколько правдивы слухи о вашем открытии. И узнал. Я видел пульт с разноцветными лампочками, точно как в дешевом фильме про ученого-безумца. Еще я видел балаганный фокус с монетами. Не слишком убедительный — ведь вы сами выбрали монеты и сами сказали, как их следует пометить — у ярмарочных магов это получается лучше. Я услышал кучу словес, но слова ничего не стоят. Все разговоры о вашем открытии — блеф. Кстати, в Управлении тоже так думают. Ваш отчет даже засекречивать не стали, просто подшили в общую папку. Время от времени его достают и перечитывают смеха ради.
Бедный старикан, мне показалось, что его тут же удар хватит.
— Вылезайте оттуда, сэр. Подите сюда. Я вас излупцую. Голыми руками душу вытрясу.
Он взъярился и вполне мог избить меня, несмотря на разницу в возрасте, весовой категории и состояния здоровья.
— Я не боюсь вас, папаша, — ответил я. — И этой дурацкой кнопки тоже не боюсь. Ну-ка, нажмите ее.
Он глянул на меня, глянул на кнопку, но не нажал. Я заржал и выдал:
— Дохлый номер, как говорят мальчишки. Твишелл, вы просто старый надутый шарлатан, чучело гороховое. Правду говорил полковник Трашботем…
И тут — свершилось.
X
Когда он треснул по кнопке, я крикнул, пытаясь остановить его. Но было поздно, меня уже понесло куда-то. Я успел подумать, что не стоило доводить дело до такого конца. Я лишился всего и чуть не довел до инфаркта бедного старика, который не сделал мне ничего плохого. Я не знал, куда меня несет. И что хуже всего, не знал, доберусь ли туда.
И тут я прибыл. Падать было невысоко, фута четыре, но я не был готов к этому и плюхнулся как мешок с картошкой.
— Откуда вы взялись, черт побери? — сказали надо мной.
Рядом стоял, руки в боки, лысый поджарый мужчина лет сорока. Взгляд у него был проницательный, лицо — умное и приятное, если не считать того, что он явно на меня сердился.
Я сел и обнаружил под собой гравий пополам с сосновыми иголками. Рядом с ним стояла красивая женщина, гораздо моложе его, Она удивленно смотрела на меня, но ничего не говорила.
— Где я? — глупо спросил я.
Мне следовало спросить “Когда я?”, но это прозвучало бы совсем уж по-дурацки и, кроме того, не имело бы смысла. Стоило на них взглянуть, чтобы сразу понять, что это не 1970-й.
Но это был и не 2001; в 2001-м здесь стояла лаборатория. Итак, я попал не туда.
Из одежды на них был только густой загар. Меньше, чем Стиктейтовский костюм. Но они держались непринужденно и ничуть не смущались своей наготы.
— Долго же до вас доходит. Я спросил, как вы здесь оказались? — Он огляделся. — Что-то на деревьях не видно вашего парашюта. Что вы здесь делаете? Эта территория — частная собственность, ваше вторжение незаконно. И где вы разжились этой шутовской одеждой?
Я не усматривал ничего непристойного в моем костюме, особенно сравнению с их “одеждой”, но промолчал. Другие времена, другие обычаи, и я с моим костюмом вполне мог нажить неприятности.
Она взяла его за руку.
— Оставь его, Джон, — мягко сказала она. — Похоже, он болен.
Он глянул на нее, потом снова вперился в меня.
— Вы больны?
Я кое-как поднялся на ноги.
— Пожалуй, нет, разве что несколько синяков. А какое сегодня число?
— Что? С утра было третье мая, первое майское воскресенье. Верно, Дженни?