Дверь в сад чудовищ
Шрифт:
Тишина и неподвижность вознаграждали меня удивительными вещами: я внимала тому, как растёт трава, восхищённо следила, как мышка втягивает холодный воздух, поводя подвижным чёрным носиком и подрагивая усиками.
Я вынула из кармана блокнот и быстро, стараясь двигаться как можно меньше, набросала маленькую мышку, выглядывающую из травы, едва намечая усы карандашными штришками.
Потом она скрылась, и лишь по лёгкому колыханию травинок можно было проследить её путь.
Будь я животным, я стала бы мышкой. Тихим созданием, которое часто не замечают, но которое
Приставив ладони рупором ко рту, я громко каркнула в сторону деревьев. Послышался знакомый ответный крик, и от сучковатых яблонь мне навстречу метнулась тень. На руку тяжело бухнулся ворон, когти птицы впились в запястье. Глаз-бусинка мигнул и уставился на меня.
– Привет, Дикий ворон, – шепнула я. – Смотри, я принесла тебе кое-что на завтрак.
Я вытянула руку и насыпала в неё немного птичьего корма, который всегда носила в кармане.
Несколько лет назад я спасла Дикого ворона от челюстей Крэббита, и в благодарность за это он то и дело навещал меня.
Дикий ворон клевал корм, а я любовалась его блестящими перьями и крепким клювом. Вскоре – даже слишком скоро – он снова взвился в воздух, громко хлопая крыльями.
Из высокой травы вынырнул Крэббит, казалось, что его умные зелёные глаза с узкими зрачками втягивают в себя всё происходящее. Кот был королём фермы и не спеша обходил владения, напряжённо помахивая хвостом. Мяукнув, он ткнулся головой в мою руку.
– Держись подальше от Дикого ворона, Крэббит! – предупредила я. – Он достаточной большой, чтобы утащить тебя, если захочет.
Вдруг Крэббит нырнул обратно в траву, прижав уши.
– Что случилось? – с тревогой спросила я.
Над лугом повисла странная тишина, птахи замолчали. Мир замер.
И в этой тишине раздался звук – пронзительный свист, от которого захотелось стиснуть зубы.
Я взглянула вверх и уловила мерцание. И рябь в воздухе – как будто переливы мыльной пены. Неужели… Да, точно!
В небе над лугом реяло странное существо. Можно было различить длинный хвост, лебединую шею и крылья, как у летучей мыши. Мгновение – и оно исчезло, словно лопнувший мыльный пузырь.
Птицы опять запели, а Крэббит помчался к дому быстро, как никогда.
Что это за существо? Оно пролетело будто лебедь – и казалось таким же крупным. Но было практически невидимым, и теперь я задавалась вопросом, не почудилось ли оно мне. Я решила никому не говорить об увиденном, во всяком случае, пока. Маме и папе хватает забот.
Солнце пронизывало ветхую рубашку и согревало кожу. Должно быть, родители уже ждут меня. Но мне не хотелось возвращаться в дом, где они будут говорить приглушёнными голосами о разных проблемах. О неурожае. О разваливающихся комнатах. О пустых продуктовых шкафчиках. И обо мне. Об их странной одинокой
Мне хотелось, чтобы они поняли: если я молчу, это не значит, что мне нечего сказать.
Глава 2
Базарный день
На рынке пахло свиным жиром: шкворчание доносилось с лотка, где продавали хрустящую поджаристую свинину для проголодавшихся фермеров и их семей. С другой стороны струился томящий запах свежеиспечённого хлеба.
Я тронула маму за рукав.
– Можно купить хлеба?
После минутного колебания мама протянула мне монетку.
– И пряник к чаю купи.
Я увернулась от тележки с тыквами, едва избежав столкновения, потом наткнулась на стадо гусей, которые обдали мои ноги целой волной трепещущих крыльев. Сторожевая собака отогнала меня, ловко вернув птиц под свой контроль.
– Смотри, куда идёшь! – прикрикнула фермерша, бросив на меня суровый взгляд.
Она свистнула собаке и величаво проплыла мимо. На меня пахнуло сильным духом компоста и соломы с птичьей фермы.
У дверей пекарни вилась очередь. Я обогнула её хвост и зашагала вдоль простых домиков из глины и соломы, стараясь не наступать в лужи и грязь.
Через несколько минут я уже стучалась в пекарню с чёрного хода: с той стороны, где жил булочник. Дверь мгновенно распахнулась. В нос ударил острый запах корицы с маслом.
– Чего тебе? – спросила Этта, дочь булочника.
Её лицо было усыпано веснушками и мукой. Она скрестила руки на груди, закрытой фартуком, и выжидающе смотрела на меня.
– Хочу купить булку хлеба, – с трудом выдавила я.
О прянике даже и думать не хотелось.
Я протянула Этте монетку, которую мне вручила мама.
Иногда я играла с Эттой в школе, она давала мне скакалку, и мы прыгали вместе с её сёстрами. Но бывали дни, когда она отворачивалась, если я приветственно махала ей.
Всякий раз, когда слова застревали в горле, я пыталась представить людей, с которыми разговаривала, в виде зверей или птиц. И мне становилось легче. Иногда это работало, а иногда нет.
Этта напоминала лошадь, которая жила рядом с полем, где паслись наши коровы. В какие-то моменты лошадка бывала дружелюбной, а через минуту могла ни с того ни с сего укусить тебя за руку.
Пока я думала о лошади, Этта вернулась с булкой хлеба. Я сунула покупку в тряпичную сумку.
– Слышала новость? – спросила Этта, опуская монетку в карман. – Билл потерял овчарку Мэйзи где-то на болотах. Уже несколько дней её ищет.
Мэйзи пасла овец за городом. У меня упало сердце. Бедняжка! Папа не хотел, чтобы у нас была собака, он говорил, что пёс станет обузой и лишним ртом в хозяйстве. Поэтому я старалась почаще бывать у Билла и при случае всегда здоровалась с Мэйзи. Это было милейшее существо, когда рядом оказывался человек, который ей нравился, хвост овчарки вилял без остановки. Она обожала хозяина, а он любил её так же сильно, как я – Беллу. Он был её семьёй. Воображаю, как опустошила его эта потеря.